На данном этапе освоения всех

На данном этапе освоения всех премудростей монтажа у автора есть только одно пожелание к читателям: не беритесь за крупные работы, пока не изучите и третью часть учебника. Тем более, не подумайте, что, прочитав первую и вторую час­ти учебника, вы сможете окончательно стать профессионалом. Для такого утверждения есть три объяснения.

Во-первых, в третьей части содержатся едва ли ни самые главные ключи к дверям наивысшего проявления монтажа, от­крывающие путь к успеху, именуемые драматургией.

Во-вторых, мастерство специалиста складывается не толь­ко из всего объема знаний в области монтажа.

В-третьих, вся наука, приобретенная с помощью учебника, в голове творца должна пройти путь превращения в образ его мышления и закрепленные навыки. А это приходит только че­рез пробы и ошибки.

Счастливого вам пути по дороге к свободному творчеству.

Глава 1. ТЕХНОЛОГИЯ ТВОРЧЕСТВА

Содержание

В начале сотворения Мира было Слово.

В начале сотворения любого произведения всегда стоит... Идея. Это вовсе необязательно словесно выраженная фраза или даже ло­гически обрисованная мысль, а нечто... Что-то бесформенное, не­уловимое, мерцающее, мгновенное, вспыхивающее и в какой-то одной детали необычайно яркое и обязательно притягивающее. И если вас куда-то потянуло, на какие-то подвиги — монтаж уже на­чался.

Один из моих фильмов родился от сцены на внутреннем экране, которая молнией промелькнула перед глазами: два взрослых балбе­са ножницами откромсали друг другу брюки до шорт, чтобы стать детьми.

Все! Дальше «поехало» само — поступок за поступком...

Если фильм или передача документальная, то им предшествует изучение материала и объектов, знакомство с будущими героями, наполнение себя и своей памяти фактами, поступками, обстанов­кой, чужой логикой действий. Нельзя писать о том, чего совсем не знаешь.

Придумывается фабула и сюжет, завязка и развязка и главное — пружина всего действия — конфликт. Перечисленное должно при­сутствовать не только в документальных фильмах, но даже и в заху­далом сюжете новостей, пусть в урезанной и угловатой форме, но обязательно задавать принцип рассказа и композицию произведения.





Если все предложенное выполнено, то вы уже находитесь в ак­тивной фазе монтажа. Перед внутренним взором проскочило и про-мелькало столько кадров и картин, что порой, кажется, будто их не сосчитать, но главное уже «снято».

Вот это и есть монтаж. Монтаж — в мечте о будущем фильме.

Сначала обычно пишется заявка — несколько страничек на бу­маге, краткое описание, квинтэссенция будущей экранной работы. А потом—литературный сценарий. В нем вы не кое-как, в первом попавшемся порядке, записали фразы, а отобрали и слова, и обра­зы, и действия героев. Вы примерили мысленно ход логики. Переставили местами события и столкновения героев, чтобы так, а не этак шло действие, чтобы усиливалось напряжение восприятия, чтобы зритель испытал открытия и неожиданность поворотов со­бытий, чтобы не смог предугадать, что случится дальше. Вы на себе испытываете, как на кролике, что поймет и подумает зритель, что он переживет и почувствует, когда увидит то, что, не видя, видели вы.

Это и есть монтаж! Фильм уже существует в воображении авто­ра. И не играет никакой роли — кто вы на самом деле — журна­лист, драматург, режиссер, сценарист или оператор. Каждая из на­званных профессий имеет свою долю авторства в экранном произ­ведении.

Считаем, что литературный сценарий написан. Но автор — не вы. Вы — режиссер. Поверьте — это не плохой, а хороший вари­ант. Вам все равно предстоит проделать ту же самую работу души и мысли, которая описана выше. Но только с меньшим правом на ошибку. Режиссеру не положено ошибаться. Его ошибки стоят боль­ших денег и больших неприятностей. Но хуже всего разочаровы­ваться самому в себе.

Поэтому режиссерский сценарий (покадровая запись всего филь­ма) разрабатывается с особой тщательностью. В нем учитываются и десять принципов соединения кадров, и приемы экранного рас­сказа образами, и звукозрительный монтаж, и сочетание слова и музыки, и еще много других режиссерских премудростей от выбо­ра исполнителей до стилистики изобразительного решения.



По режиссерскому сценарию или одновременно с ним делаются раскадровки и рисуются мизансцены — ничто иное как монтаж­ный проект фильма, основная часть постановочного проекта.

Оговоримся сразу, что в постановочный проект входит еще ре­жиссерская концепция, — объяснение того, что режиссер собира­ется рассказать зрителям своей постановкой, какими средствами он этого достигает и во имя чего собирается, собственно, пустить­ся во все тяжкие перипетии создания экранного произведения. Кро­ме этого в постановочный проект обязательно включаются пере­чень объектов и мест съемок, действующих лиц и актеров-испол­нителей, эскизы костюмов и декораций.

Не следует думать, что документалиста или режиссера просве­тительской передачи это вовсе не касается. Да, не всегда можно предугадать ход документально снимаемого события. Не всегда уда­ется заранее осмотреть даже место будущей съемки. Но всегда не  обходимо хотя бы предположить, как могут быть проведены съем­ки, что главное следует зафиксировать и каким образом этого мож­но добиться. Каждый раз следует заранее продумывать монтажный план предполагаемого эпизода до съемок. Для режиссера это долж­но быть таким же обязательным, как почистить утром зубы. Можно и не чистить, но дело кончиться зубной болью. Поэтому перед съем­кой лучше набросать эскизы раскадровок, чтобы оператор в быстро меняющейся ситуации не растерялся, не остановил съемку, не за­был снять перебивки и варианты, ухватив главное.

«Наука» драматургии и «наука» режиссуры, о которых шла речь, это — самостоятельные науки. Но технология организации твор­ческого процесса монтажа начинается именно с момента рож­дения замысла.

Итак, сегодня у вас первый съемочный день! Торжественное и волнующее событие.

Мы будем рассматривать параллельно два процесса: как снимать и монтировать игровой фильм и то же самое про документальную работу. Документальная передача, если она снимается много дней и имеет большой объем материала, делается почти также.



Главный лозунг всей дельнейшей технологии творчества приду­мали американцы: время — деньги. В организации процесса мон­тажа он имеет буквальный смысл. По тому, насколько быстро и четко работает на монтаже режиссер или режиссер-монтажер судят о его профессионализме.

Все, что отснято на пленку и еще не смонтировано принято па-зывать материалом. На любой картине и передаче его обычно по­учается в несколько раз больше, чем запланированное время эк­ранной работы. Он может превосходить по количеству времени окончательный вариант монтажа в 5,10,20 и даже 30 раз. Держать в голове каждый кадр и дубли с их началами, концами, содержани­ем и нюансами, когда их насчитывается до тысячи и больше не уда­ется ни одному режиссеру. И для этого не нужно напрягать голову.

Съемка

Первая технологическая задача на съемках — четкая маркиров­ка снятых кадров и групп кадров, кодирование всего материала.

Это относится ко всем видам экранного творчества. Методы раз­

ные, цель — одна: обеспечить простоту и высокую скорость раз­

борки материала.

Тем, кто снимает игровые фильмы, — проще. Существует пра­дедовский способ еще со времен хорошего кино — «хлопушка».

«Хлопушка» — это доска с надписями, цифрами и планкой для хлопка (рис. 1).

На доске обычно краской пишутся название фильма, которое не меняется до окончания монтажа и озвучания, и слова: «эпизод», «сцена», «кадр», «дубль». Номера кадров, дублей (цифры) и назва­ния сцен пишутся мелом, иногда используются сменные пластинки с названиями и цифрами .



1.             Название фильма                                    Надо думать

2.             Эпизод                                                        Птичий рынок

3.       Cцена                                                            Покупка щенка

4.             Кадр (по режис­



серскому сценарию)                               133

5.             Дубль                                                          5

6.             Немой или синхронный                         Н (С)

7-      Дата                                                                      02.07.01

«Хлопушка» изготавливается одна или в двух экземплярах и слу­

жит до последнего дня съемок.

По завершении фильма она чаще всего переходит в ранг релик­вий режиссера.

Даже если игровая работа снимается на самой современной ви­деотехнике, в начале съемки каждого кадра помощник режиссера обязан вынести «хлопушку» перед объективом камеры с точной записью всех данных, а после команд «мотор» и «есть мотор» про­изнести название сцены, кадра, дубля и хлопнуть планкой по доске. Когда для повышения качества записи звука используются отдель­ный высококлассный магнитофон, хлопушка — главный и незаме­нимый инструмент синхронизации звука с изображением.

Если кинокамера имеет систему отметок синхронизации на изоб­разительной и звуковой пленках, то оператор дублирует такой от­меткой работу «хлопушки».

Теперь вы застрахованы от потери массы времени на поиски нужного кадра или дубля. И что бы ни случилось, вплоть до вынуж­денной замены кого-то из команды, новый человек всегда сможет найти искомый кадр.

Хлопушка—добрый ангел-хранитель, оберегает работу съемоч­ной группы от неразберихи в материале.

В документалистике дело обстоит сложней. Размахивать «хло­пушкой» перед носом актера считается нормой, а то же самое пе­ред лицом документального героя считается непристойным. И чаще всего бывает просто невозможно. Поэтому требуется высокая сте­пень слаженности в работе оператора и режиссера. Хотя иногда пользуются хлопком в ладоши прямо перед объективом кинокаме­ры, если идет раздельная запись изображения и звука.

Но при любых обстоятельствах оператор или его ассистент, или ассистент режиссера обязаны, во-первых, пронумеровать все кас­сеты: 1-я, 2-я,... 28-я и т. д. и вести съемочный журнал. Таблица 1.

Съемочн. день	Дата	№ кассеты	Название сцены	Место съемки	Код начала	Код конца
8-й	1.07.01	4-я	Покупка щенка	Птичий рынок. Москва	02.34.28	02.49.31

<


Таблица 1

i

В двух последних колонках записывается тайм-код (временной код): часы, минуты и секунды начала и конца съемки этой сцены. Число кадриков (четвертая пара цифр) обычно в журнал не пишется, так как они потребуются только при точном монтаже. А для по­иска сцены на кассете вполне остаточно кода из трех пар цифр.

Тайм-код во всей технологии видеомонтажа — ключ к профес­сиональной работе, палочка-выручалочка режиссера и монтажера.

На некоторых камерах тайм-код сразу прописывается на одну из дополнительных дорожек или между кадрами. Но это не обязатель­но. Важно, чтобы оператор до и после съемки записал в журнал показания тайм-кода в окне визира. А дальше мы к нему будем воз­вращаться еще много раз. В документалистике не всегда удается записать тайм-код каждого из кадров в журнал. Но после съемки обязательно выполняется подробная запись всех параметров (№ кас­сеты, тайм-код начала и конца съемки, дата, место съемки, услов­ное название сцены). Эти записи вы оцените позже, когда начнется разборка материала по прошествии большого количества времени.

Просмотр и оценка материала

Поверим на слово, что вы сделали все, как нужно. Условия для работы идеальные. Вечером или спустя несколько часов, или на следующий день, как бывает у кинематографистов, вы обязательно просматриваете материал на экране. Это невероятно интересно! Что получилось, как удалось реализовать задуманное? Просмотр на ка­мере не позволяет сделать всестороннюю оценку. Смотреть пола­гается на экране. Но все равно не обольщайтесь! Трезво и рацио­нально оценить первый материал весьма тяжело. Однако эту рабо­ту надо обязательно проделать. Мысленно нужно попытаться сло­жить, смонтировать снятую сцену. Для этого иногда материал про­сматривают даже два раза.

Цель предварительных просмотров: проверить, что получилось, нужны ли досъемки или, хуже того, — пересъемки. Что греха та­ить: не всегда сразу получается то, что задумано. Иногда уже по материалу понимаешь, что недостает пары крупных планов, пере­бивки или дополнительного пейзажа для создания настроения. Пока съемочная группа и техника находятся в близи объекта, лучше это сделать сразу.



Считаем, что все съемки проведены со всеми записями и реко­мендациями.

При съемках игровых фильмов или спектаклей, а тем более се­риалов, процесс отбора дублей и сборки кадров в сцены начинается

буквально на следующий день, идет параллельно до конца съемочного периода и заканчивается в монтажно-тонировочном периоде, в Post Production.

Если документалистам удается идти тем же путем — это чрезвы­чайно удобно. Но чаще весь материал оказывается в руках режиссе­ра только после завершения части съемок или всей работы.

А дальше начинается собственно монтаж.

Возможны три варианта организации творческой технологии. Но при всех вариантах следует стремиться сэкономить время и средства.

Вариант первый. Вы работаете на кинопленке. Никаких про­блем нет — вам напечатали с негатива позитив. Монтажер подло­жил синхронно все дубли. Материал необходимо разобрать, ото­брать дубли, а дальше можно резать и клеить, соблюдая последова­тельно все прочие рекомендации.

Вариант второй. Вы снимаете на видео. Допустим, что компь­ютера для чернового монтажа у вас нет. Тогда весь материал необ­ходимо перегнать на VHS с тайм-кодом, чтобы сохранить в непри­косновенности оригинал съемки. На VHS производить разборку материала, отбор дублей и черновой монтаж. Это не зависит от того, каким будет окончательный монтаж—линейным или нелинейным.

Вариант третий. Коли имеется возможность работать в циф­ровой технологии, то до перегонки на винчестер предварительно на экране отсмотреть весь материал. По экрану отобрать дубли с записью номеров кадров и номеров дублей, принять решение о том, что вообще не пойдет в монтаж, и только после этого перегнать весь нужный материал со сжатием на винчестер дешевой компью­терной системы.

На игровых картинах, а тем более на сериалах разборка матери­ала начинается с первого дня. Режиссер с монтажером отбирают дубли, и монтажер позже самостоятельно складывает вчерне сцену. И так должно быть до конца съемок. Съемки и черновой монтаж идут параллельно. А режиссер постоянно ведет контроль за ходом чернового монтажа. Материал, как говорят профессионалы, под­бирается по сценам и эпизодам в предварительной последователь­ности без окончательной подрезки начал и концов кадров. Но сразу вы сами или монтажер начинает формировать резерв — кадры-ва­рианты и кадры, которым не нашлось места в воображаемом чер­новом монтаже, но представляющие собой несомненный интерес.



Монтаж чернового варианта

Первый шаг

Именно черновой вариант составляет основной этап таинства создания произведения. На этом этапе режиссер и монтажер окон­чательно принимают решение, где будут находиться голова, сердце и душа их детища, из каких материй они будут сложены. Увлека­тельный и завораживающий процесс, когда прямо на глазах появ­ляются первые и долгожданные черты собственного «ребенка».

Смена техники происходит столь стремительно, что попытки шагать с ней в ногу обречены на неудачу. Пока пишется учебник, существует одна, кажущаяся новейшей, а когда вы его будете чи­тать, может оказаться, что уже родилась еще более новая. Но неиз­менным, при всех технических новинках, останется технология са­мого творчества, а краеугольным камнем в ней—монтаж черно­вого варианта произведения.

Руководящим «чертежом», по которому строится черновой ва­риант монтажа, конечно, является режиссерский сценарий с рас­кадровками и пометками режиссера об изменениях и дополнениях.

Но мы возьмем для примера самый сложный случай, докумен­тальный фильм. Все снимается в далекой экспедиции, где-то в го­рах или в тундре, где нет электричества, проявочных машин и теле­визоров. День за днем вы фиксировали камерой работу экспеди­ции, жизнь аборигенов или поведение животных. Работа, что на­зывается, шла по науке: на каждой кассете или коробке негатива — названия сцен, в журнале — записи тайм-кодов, дат и мест съемки. Все, как положено.

И вот вы дома. Если вы сняли фильм на кинопленку, вам через пару дней вручат десяток коробок позитива с повторением надпи­сей, которые были на коробках негатива. По более современной технологии, вы получите весь материал на кассетах VHS, перепи­санный прямо с негатива. В данном формате предстоит осуществить черновой монтаж.

Так или иначе — перед вами сразу несколько кассет, а в них 5-10 часов материала. Литературный и режиссерский сценарий были при­близительными. На месте будущих съемок ни вам, ни автору сцена­рия побывать до начала работы не было возможности. В материале много нового, неожиданного, непредвиденного. Старая драматур­гическая схема расползлась по швам, а новая еще не родилась. Ее-то вам и предстоит найти, вылепить в черновом варианте. Первым делом материал лучше один-два раза посмотреть в зале или на высококачественной аппаратуре. Это поможет вам отметить потенциальные возможности воздействия отдельных кадров на зри­теля, изобразительные достоинства и недостатки материала. Такая процедура обязательна. В материал следует вглядываться, его сле­дует эмоционально впитать в себя.



Весь материал в ваших руках. Вы свободны в своих действиях. Можете смотреть материал тысячу раз даже дома. Но у вас есть одна святая обязанность: на первый просмотр пригласить всех, кто участвовал в съемках. Проявите уважение и благодарность к их труду, пригласите даже водителя машины, если есть такая возможность. Тогда они согласятся с вами работать и дальше в еще более тяже­лых условиях.

Благодарность режиссера к помошникам — первое качество про­фессионала, фундамент режиссерской этики.

Если вы начинаете работать с монтажером, пригласите и его, но дайте ему предварительно прочитать сценарий.

Итак — первый просмотр! Время терять нельзя. Таинственный процесс рождения произведения вступил в решающую фазу. Перед вами бумага и ручка. Записываете по ходу просмотра свои сообра­жения, впечатления, обрывки мыслей и то интересное, что неволь­но говорят ваши помошники. Их мнения и идеи могут оказаться полезными и ценными, они могут заметить и трактовать то, что случайно проскочит мимо режиссерского глаза и уха. Они тоже были на съемках. У них тоже сложились свои эмоциональные впечатле­ния от виденного в жизни. У них появились суждения от сравнения жизни с тем, что получилось на экране. Не будьте снобом. Отбро­сить лишнее — всегда успеете. А запас идей карман не тянет.

А пока не забывайте американский принцип: время — деньги. На этом этапе работы он обретает характер безжалостной реально­сти. Ваши расходы на монтаж прямо зависят от вашего профессио­нализма и хладнокровия.

Второй просмотр проводите с монтажером, если таковой помош-ник у вас имеется. Повторный просмотр дает возможность, во-пер­вых, хорошо запомнить образы, запечатленные в кадрах, а во-вто­рых, мысленно начать поиск драматургической конструкции ваше­го произведения. Хотите вы этого или нет — такие процессы будут идти сами собой и осознанно, и подсознательно. Больше двух раз смотреть материал — дело неразумное. Вы не продвинетесь вперед, а лишь потеряете время. Рациональный способ организации творчества подразумевает другой путь.



Когда вы наедине с монтажером просматриваете материал, мо­ жете давать свои пояснения, но не навязывайте сразу свою точку зрения. Его свежие впечатления могут неожиданно для вас выя­вить глубинные пласты мыслей и эмоций в материале, о которых вы даже не догадывались. Конечно, если с вами настоящий режис­сер-монтажер, а не инженер монтажа! Не бойтесь, что потеряете свое лицо. Режиссер при любых обстоятельствах имеет решающее слово и несет всю ответственность за полноценность произведения.

После просмотра с монтажером меньше говорите сами и боль­ше слушайте. Ваш помошник также заинтересован в успехе. Стоит с ним обменяться мнениями, оценить, что получилось лучше и хуже, что может стать «ударной» сценой или изюминкой картины. Если вы не согласны с позицией коллеги, не отвечайте сразу «нет», возьмите паузу, скажите, что подумаете, не отбивайте ему охоту к творчеству и вдумчивой работе.

При перегонке обязательно на весь материал должен быть впи­сан тайм-код. Или тот, что писала камера (что лучше) или новый. Но у вас в руках должен оказаться лист, в котором, к примеру, запи­сано:

1-я кассета VHS = 1-й кассете Betacam (код от 00.00.08 по 00.19.09) 2-й кассете Betacam (код от 00.20.04 по 00.39.11) 3-й кассете Betacam (код от 00.40.01 по 00.60.02) и т. д.

Это означает, что на первой кассете VHS, или на винчестере, у вас записан по порядку материал с первой по пятую кассету Betacam — итого — 1 час 24 минуты и 49 секунд материала. 1-я кассета оригинала — с 00.00.08 по 00.19.09.2-я кассета оригинала — с 00.20.04 по 00.39.11 и т. д. Без этих точных данных вам потом не обойтись. Если кто-то из ваших помощников или вы сами полени­лись и не сделали этих записей, то неизбежно вам придется крас­неть и слышать упреки профессионалов, с которыми предстоит даль­ше работать, и терять дорогостоящее время на чистовом оконча­тельном монтаже и при озвучании.

Первичный материал и кассета, на которой он записан, называ­ется оригиналом. В кино — это негатив. Его хранят, как зеницу ока, держат неприкосновенным до окончания озвучания и чистово-



го монтажа. В нем — весь ваш и вашей группы титанический труд. Дороже оригинала нет ничего.

Второй шаг. Разборка материала

Начинается собственно черновой монтаж.

Он выполняется одинаково как параллельно со съемками, так и в работе со всем материалом одновременно — по частям — по сце­нам и эпизодам.

В документалистике, в просветительском и учебном кино и те­левидении практически не случается, что материал точно соответ­ствует даже режиссерскому сценарию. Так бывает и в игровом кино, когда на съемках имела место импровизация. Актеры, жизнь и лич­ности героев преподносят столько неожиданностей, что картину и ее драматургию приходится переосмысливать заново. К этому нуж­но быть готовым с самого начала.

Теперь не слова в сценарии, а образы на экране становятся «кир- , пичами», из которых строится произведение.

Первое действие.

Разобрать материал по сценам или эпизодам, сгруппировать кад­ры по общности развития действия в каждом куске и дать им услов­ные названия или взять названия из сценария.

Мы продолжаем рассматривать случай, когда весь документаль­ный материал обрушился на режиссера и монтажера одновремен­но.

Подбор сцен в документалистике не всегда получается сразу. Чаще всего в материала присутствует некоторое количество кадров, ко­торые явно представляют интерес, но пока не находится решение, куда их приобщить. Их складывают отдельно как резерв.

Второе действие.

Просмотреть материал первой сцены, с которой вы начинаете монтаж, и переписать на бумагу все кадры с тайм-кодами данной сцены. Если на данном этапе вы имеете дело с линейным монта­жом, то эта процедура становится строго обязательной. Монтиро­вать сцену, как и всю работу, нужно мысленно, в голове, независи­мо от технологии, от того, что у вас в руках: кинопленка (рабочий позитив) или мышка компьютера.

Получается таблица похожая на таблицу 2.Если в сцене больше 20-30 кадров, то необходимо сразу сделать ксерокопию таблицы кадров, чтобы не писать все снова, а только перекладывать кадры, подбирая их монтажную последовательность.

Кассеты VHS:N1 и №3 Название сцены: Старухи у щтещ                                                           Дата: 20.022001 г.
№	Тайм-код	Содержание кадра	Текст.   Примечания
1	00.00.09 -00.00.22	ПНР по улице деревни. Идут две старухи.
2	00.00.22 -00.00.28	Ср. Кузнец выковывает подкову. Заготовка начинает принимать форму.	В звуке удары молота.
3	00.00.28 -00.00.41	Кр. По заготовке ударяет кувалда. Летят искры.	Эффектно
4	00.00.41 -00.01.08	Ср. Помошник раздувает мехом пламя. Кладетзаготовку на угли.	За кадром: Что-то твои бабули забыли про нас.
5	00.01.08-00.01.14	Кр. Лица идущих старух.
6	00.01.14-00.01,39	Общ. Старухи появляются в дверях кузнецы.	- Здравствуйте! - Здрассте, бабули! Легки на помине. Ваши грабли готовы.
7	00.01.39 - 00.01.49	Кр. Лицо помощника. Он улыбается, Затемненный кадр.	Брак
8	00.02.01 -00.02.10	Общ. По улице проезжает велосипедист.	Перебивка.
9	00.02,10-00.02.23	И т. д.

<


Таблица 2

Дальше вы режете ксерокопию таблицы на полоски с кадрами и раскладываете их в соответствии с вашим монтажным замыслом.

Разложили на столе полоски и мысленно пробегаете, прокру­чиваете логику рассказа. Ваше воображение должно при этом учи­тывать и десять принципов межкадрового монтажа, а одновремен­но чистоту и изящество приема рассказа образами.

Выложили первый раз, глянули на последовательность и спотк­нулись на каком-то месте. Вот тут-то и проявится удобство предварительного, мысленного, виртуального, если хотите, монтажа на бумаге: без усилий, излишних затрат времени, почти мгновенно можно переложить полоски с кадрами в новом варианте и снова мысленно оценить результат.

Считаем, что после двух-трех попыток вы достигли желаемой цели — сцена, по вашим предположениям, донесет до зрителя нуж­ную вам мысль и передаст атмосферу события. Теперь наклейте полоски с кадрами на новый лист бумаги. Последовательность кад­ров может получиться такой по нашей таблице: 1 —5—8—2—3 4 7. После этого можно перемещаться к монтажному столу, в деше­вую аппаратную или к компьютеру, если позволяют средства и ус­ловия.

Но лучше аналогичным образом смонтировать пять-шесть сцен и только после этого садиться за реальный монтаж.

Когда в тексте идет обращению к читателю «вы», это означает, что имеется в виду и режиссер, и журналист, и монтажер, как одно лицо.

Третий шаг. Первая сборка

Задача проста — собрать из отдельных кадров сцену, последова­тельность образов по бумажному варианту, склеенному из полосок. При работе с кинопленкой и монтаже на компьютере процесс прак­тически одинаков.

Первое действие. Начать следует с того, что разрезать материал на кадры и выкинуть заведомый брак, который обязательно присут­ствует в материале. Это — разгоны камеры, прокрутки, случайные кадры, снятые для проверки камеры, и т.д.

Далее кинокадры обычно сматывают в ролики и раскладывают на полочки монтажного стола так, чтобы кадрики начал были вид­ны на просвет.



Аналогично «раскладываются» кадры в компьютерных програм­мах: первые кадрики каждого кадра (начала) выводятся на монитор в специальном окне.

Второе действие. Перед вами на полочках или на экране мони­тора все кадры. Если количество кадров в сцене небольшое и у вас нет записи на бумаге, то первоначально вглядитесь в них. Вспоми­ная, как вы снимали, наметьте порядок сборки кадров. Мысленно организуйте последовательность рассказа в своем воображении. Сделайте перестановки в уме, коли это требуется по вашему разу­мению, глядя на начала кадров. А после этого разложите кадры в ужной вам последовательности. Подразумевается, что вы их по­мните целиком.

Мысленно сложили. Вроде бы получается... По таблице, склеенной на бумаге или без нее, собирайте от нача­ла и до конца всю сцену, соединяйте кадры, не просматривая сты­ки. Не старайтесь сразу откромсать длинноты, статику на началах и концах панорам, не подгоняйте чисто по движению действия в кад­рах друг к другу. Цель — не чистота стыков, а проверка логи­ки действия и рассказа в целом.

После первой сборки просмотрите сцену целиком. Результат вам — совершенно точно — не понравится. Следовательно, все идет хоро­шо! Это означает, что вы видите как убрать длинноты и шерохова­тости. Но пока следите только за развитием действия и логикой. Если сцена по первой прикидке монтажа, как вам кажется, может полу­читься выразительной и логически четкой, если предварительный вариант вызывает у вас уверенность в правоте последовательнос­ти, то, просмотрев ее еще раз, приступайте к чистке огрехов и длин­нот. Если заметили грубые просчеты в логике, то переставьте кад­ры местами, а при необходимости добавьте что-то из резерва.

Хотя режиссер должен внутренне ощущать и представлять, в каких ритмах должна развиваться эта сцена и как эти ритмы сопоставятся с ритмами соседних сцен, не зарезайте материал до конца. Оставьте себе мосты для отступления. Просматривая сборку, держите в памяти то настроение, которое, по-вашему, должно присутствовать в данной сцене. Это поможет принять решение о будущем характере окончательного монтажа.



Монтажный стол издавна называют хирургическим столом режиссера. Делайте нужную операцию на «теле» сцены. Компь­ютер — тот же, но только виртуальный стол для вырезания опу­холей и сшивания ран. Пользуйтесь для выполнения операций тем, что отложено в запас и вариантами съемки. Уже на этом этапе они могут вам оказать ощутимую поддержку.

Помните, что вы уже знаете материал наизусть, что время на его восприятие вам требуется существенно меньше, чем зрителю, который увидит это впервые. И еще: материал, просматриваемый на маленьком экране, входит в сознание быстрее, чем на большом.

И вот, наконец, сцена в черновом варианте (по вашему ра­зумению) все-таки получилась. Смонтированную на киноплен­ке сцену можно положить в отдельную коробку и написать сценарное название. А в компьютерном варианте ее следует пе­реписать на винчестер и файлу присвоить то же сценарное имя.

Так, одна за другой монтируются все сцены, но каждая сце­на отдельно в черновом варианте. Склеивать сцены между со­бой еще рано.

Если вы сняли документальный материал с большим коли­чеством синхронных кусков (разговоров, интервью или бесе­ду), первым делом, до разрезки материала, расшифруйте фо­нограммы, запишите весь текст в лицах на бумаге.

Хотите работать профессионально и быстро: не слушайте уда­лых инженеров от монтажа. Гонять материал для выбора нуж­ных кусков текста по пять раз — занятие для тупых. Без перепи­сывания текста на бумагу, которое выполняет обычно ассистент режиссера, можно смонтировать только сюжет для новостей.

Для фильма и добротной передачи требуется тщательный отбор и монтаж текста, а такая работа при определенном опы­те легко выполняется, если речь героев находится перед вами на обычном столе на бумаге. (Как выполняется эта операция вы сможете прочесть в параграфе Монтаж текста.)

Так работают и русские, и немцы, и англичане. Так работа­ют по обе стороны Тихого и Атлантического океанов.

Здесь мы вынуждены приостановить рассказ, чтобы сделать отступление.



Идем по другому пути

У вас совсем плохо с бюджетом.

Перед вами сразу оказалась гора кассет. Что делать и с чего начать?

Существует путь, который рекомендует английский режис­сер-документалист и известный педагог Майкл Рабигер в учеб­нике «Режиссура в документалистике»'.

Все, снятое на системе Betacam, перегнать на VHS с тайм-кодами.

Цель — сэкономить время и деньги при создании наилучшего варианта. И не играет роли, каким будет ваш окончательный мон­таж — линейным или нелинейным, на компьютере или без компь­ютера, — считает М. Рабигер. Важно другое: как осуществить боль

'Michail     Rabiger. Directing The   Documentary. —

New York: Focfl  Press, 1998.

шую часть работы, не используя дорогостоящую технику. А дальше необходимо сделать черновой бумажный монтаж.

Для этого нужно набраться терпения и записать по кадрам весь материал на бумаге вместе с тайм-кодами от начала и до конца, пользуясь телевизором и видеоплеером.

Форма записи может быть произвольной, а можно восполь­зоваться предложенной нами таблицей.

И так — весь материал! По кадрам от начала и до конца!

Появились идеи по ходу записи — приклеивайте дополни­тельный лист справа и пишите свои соображения: с этого кад­ра начать сцену «Бой быков» и т. д.

Теперь у вас есть полное покадровое описание всего мате­риала. Сделайте с этой монтажной записи ксерокопию.

Присвойте в копии монтажной записи каждому эпизоду и каж­дой сцене свой дополнительный код. Пусть это будут разноцвет­ные квадратики, нолики, галочки. Тогда цвет будет обозначать принадлежность кадра к эпизоду (красный — «Конфликт тита­нов»), а форма знака укажет вам на название сцены (галочка — «Бой быков», кружочек — «Знакомство аборигенов»).

Поручите ассистенту режиссера расшифровать (сделать письмен­ную запись) всех текстов интервью и синхронных разговоров в кадре.

Монтаж текста профессионалы всегда проделывают на бу­маге. Восстанавливая в памяти интонации, они понимают, ка­кие куски можно вырезать и после этого какие фразы с какими можно смонтировать без ущерба для впечатления гладкого выступления героя и для комфортности восприятия зрителя.



Рассортируйте кадры ксерокопии монтажной записи, раз­резанной на полоски по отдельным сценам. Путем раскладки полосок с кадрами на столе сложите в монтажной последова­тельности каждую из сцен.

Настал торжественный момент: пользуясь только записями на бумаге, можно сделать первую попытку — по кадрам сло­жить первый вариант фильма.

Правда, предварительно вам предстоит еще выбрать и под­черкнуть в расшифровках нужные смысловые куски текстов и ин­тервью, чтобы не перечитывать каждый раз все тексты целиком, а только ключевые куски речи героев. Дальше — все по «науке».

Мысленно читая описание кадров и выделенные тексты, вос­станавливая их на своем внутреннем экране, план за планом выиз набора нарезанных кусков монтажной записи складываете пос­ледовательность изложения содержания картины, «как ребенок составляет из отдельных, разбросанных кубиков с буквами це­лое слово или фразу»1 по выражению Л. Кулешова. Можно это делать на большом столе. Когда наберется много сцен, перене­сите раскладку на пол. Здесь вы не ограничены в длине.

Если фильм небольшой, до 13 минут, то предложенный вариант — самый оптимальный. Но когда размер вашей экранной работы превышает 20 минут, то делайте ее по частям. Сначала смонти­руйте по очереди первый эпизод, состоящий, скажем, из пяти сцен. Мысленно пройдитесь по кадрам и попробуйте сопереживать со зрителем, которому предстоит смотреть работу впервые.

Конечно, в голове режиссера уже до съемок и во время съе­мок мог сложиться план монтажа каждой сцены или большин­ства сцен. Вот этот план и должен послужить путеводной звез­дой в подборе первого варианта.

Но допустим, этот вариант вас чем-то не устроил. Без чьей-либо помощи, без затрат денег вы переставляете кадры и тексты места­ми, перекладывая нарезанные куски бумаги. Вы работаете, вы тво­рите свое произведение в своем воображении! Вот он — професси­онализм в монтаже при самых малых затратах.

Наконец первый вариант собственного творчества на бу­маге удовлетворил вашу требовательную натуру. По крайней мерс можно заказывать смену монтажа на VHS — черновой бумажный вариант фильма готов к реализации.



Напоминаем, что техника будет меняться, и, возможно, вско­ре мы будем пользоваться другими дешевыми техническими системами. Например, цифровыми.

Дальше существуют два пути. Вес зависит от оборудования, на котором вам предстоит работать, и от вашего бюджета.

Здесь уместен лишь небольшой комментарий о главном. Пока вы складывали бумажный вариант сценария, вы работали скульп­тором, который из глины пластических и звуковых образов лепил Драматургию фильма, строил интригу мысли, «подсовывал» зрите­лю ложные ходы для размышлений, чтобы заставить его наиболее остро пережить главные события. При этом учитывались и десять принципов монтажа, и приемы экранного рассказа, и чисто драма-

'Кулешов Л. О задачах художника в кинематографии.— В жур. Вестник кинематографии, 1917, № 127. С 37-38.

тургические приемы, заставляющие зрителя с возрастающим инте­ресом следить за ходом авторской мысли и действиями на экране.

Что объединяет все варианты профессиональной организа­ции творчества — монтаж в голове, в воображении режиссера. Это — генеральный путь творческого процесса.

А дальше по склеенной монтажной записи, как по нотам, вы складываете свою работу в любой из существующих или буду­щих технологий монтажа.

Продолжение черного монтажа

Четвертый шаг

Вам предстоит делать окончательный чистовой монтаж на технике линейного монтажа или без использования компьюте­ра. Каждая перегонка материала, каждое копирование может ухудшить качество изображения почти на 15%. Два раза пере­гнали — на треть изображение хуже качеством! А еще раз, и нет половины! Хочешь — не хочешь, а количество циклов копиро­вания следует свести к минимуму, т.е. к одному. Поэтому почти окончательный или полностью окончательный вариант мон­тажа следует сделать на ВХСных копиях, чтобы потом повто­рить его в чистовом варианте на системе высокого качества.

Приступаем.

Перед вами аппаратура линейного монтажа для VHS, кассеты VHS с неразобранным материалом и бумажный черновой мон­таж. Собираете, используя так называемые прямые склейки. Тайм-коды помогают вам искать, где и на какой кассете нахо­дится тот или иной следующий кадр. Первоначально не подре­зайте начала и концы кадров до полной чистоты. Вставляйте лиш­ние кадры, которые (по вашему предположению) могут расши­рить или усилить действие, но вызывают сомнения. Не отрезайте статику на началах и концах панорам. В случае перемонтажа она вам может пригодиться. Вырезать всегда успеете.



Если вы начинающий режиссер, будете дрожать за каждый кадрик материала. Со временем и накоплением опыта станете резать смело и безжалостно выкидывать лишнее, а пока нуж­но войти в ощущение оптимальной длительности кадров. С первого раза и без контекста, без последовательного просмот­ра на экране, такую операцию проделать довольно трудно.

Не просматривайте каждую склейку по пять раз. Не гоняйте материал туда и обратно, чтобы убедиться в комфортности стыка или в четком выполнении одного из 10-ти принципов монтажа. При последующих просмотрах только фиксируйте мысленно, где и что можно отрезать.

С некоторым запасом необходимо оставить текстовые кус­ки с синхронной речью в кадре, чтобы увязать их словесные акценты с логикой рассказа в изображении. Ваша задача на данном этапе состоит в том, чтобы выстроить последователь­но весь фильм, прикинуть, что получается, попробовать ощу­тить живое целое будущего организма.

Одна обязательная рекомендация.

Если при съемке текст героев был записан на две дорожки, то обязательно сохраните его на двух дорожках. Если вы сталкива­ете высказывания двух персонажей, то пишите их слова тоже на разных дорожках. Такая технологическая схема существенно по­может вам при сведении звуковых фонограмм и окончательной записи в чистовом монтаже улучшить качество звучания текстов путем отдельной корректировки каждого голоса.

Пятый шаг

Первый просмотр — на большом мониторе или на телеви­зоре. Киношники это делают обычно в зале.

Главная задача на данном этапе — оценить по черновому мон­тажу, как складывается или почему не складывается драматурги­ческое решение, правильно ли выбран порядок монтажа сцен. К тому же, насколько доходчивыми оказались ваши мысли, как эмо­ционально может подействовать на зрителей будущий фильм. Какие куски и сцены получаются эффектными и убедительными, а какие требуют «ремонта», переделок или удаления. От всего, что не получилось, избавляться придется безжалостно, как бы ни были дороги отдельные кадры, добытые титаническими усилия­ми. Плохо, если вы придете в ужас от увиденного и у вас опустят­ся руки, но так же плохо, если вас захлестнет эйфория восторга от собственного высокого «искусства».



Смотреть работу нужно с карандашом в руках. А еще лучше с помощником, который запишет ваши чмоки и плохо осмыслен­ные возгласы во время просмотра. Попутно вы запоминаете гру­бые стыки кадров, ошибки в движении и т. д., но это все — мело­чи. Пока на них не нужно обращать особое внимание. Сразу после просмотра не садитесь за переделки. Стресс, который вы испытали, глядя на свое произведение, должен пройти. Если есть возможность, дайте время улечься эмоциям. Спустя день-два вы найдете решение много точнее, чем сразу после встречи с еще неполноценным детищем на экране.

Шестой шаг

Снова садимся за письменный стол. Составляем карточки с условными названиями сцен, которые хотя бы частично выра­жают их смысл. Сколько сцен — столько карточек.

Раскладываем их в монтажном порядке первого варианта сборки фильма, того самого, который день назад произвел на автора зубодробильное впечатление. Берем рукопись помощ­ника с режиссерскими восклицаниями и охами от просмотра. И начинается интенсивная работа интеллекта.

Перед вами стоит конкретная задача — найти оптимальную, впечатляющую драматургическую конструкцию произведения. Пока в голове только смутные представления: задача есть — отве­тов нет. Хорошо, если день творческой паузы принес с ветром ка­кие-то соображения. Но даже если на первую проверку их не ока­жется, не отчаивайтесь. Где-то там в глубинах подсознательного зреют нужные мысли независимо от вас. Лучше всего, если вы пре­бываете в состоянии уверенности в себе и в том, что рано или по­здно вы найдете искомое решение драматургической конструкции.

Пройдитесь взглядом по карточкам, проигрывая первона­чальную логику монтажа и попутно представляя себе мельком основные кадры и основной смысл слов героев.

Не плохо было бы до этого процесса прочитать главу «Мон­таж произведения» и все о драматургии, тогда поиск пошел бы более целенаправленно. Но это так, к слову.

Прошлись мысленно разок по логике своего экранного рас­сказа, глядя на карточки, восстановили в памяти его структуру и берете записи помощника с собственными мыслями. Читаете их, и тут-то обязательно начинают приходить новые идеи.



Нужно переставить сцену № 8 на первое место, за ней смон­тировать сцену № 2, потом кусок с третьей по седьмую без из­менений и т. д. И закончить девятой, а не одиннадцатой, как было, — она самая неожиданная.

Такой может быть модель ваших рассуждений. Пробуйте!  Перекладывая карточки, вы находите, как вам кажется, то, что искали — оптимальную драматургическую конструкцию. Проследите и задумайтесь над тем, как меняется смысл произ­ведения от перестановки сцен. Он может усиливаться, транс­формироваться и даже меняться на противоположный. Про себя проговаривайте свой собственный импровизированный текст или подтекст, который поможет вам убедиться в справедливо­сти выбранного драматургического решения.

Обратите внимание: всю работу по перекройке своего про­изведения вы проделали, не затратив из бюджета на данном этапе ни одной копейки.

Седьмой шаг

Когда конструкция драматургии, ее пружины и колесики для вас стали очевидными, приступайте к следующим действиям, но опять на бумаге. Для восстановления в памяти можно еще раз посмот­реть смонтированный вариант на любом экране, и действуйте.

Сделайте ксерокопию всей монтажной записи последнего ва­рианта, который вы видели на экране. Далее...

1.   Ее нужно разрезать на сцены для удобства работы.

2.   Сложить последовательно, сцена за сценой по новой кон­

струкции.

3.   В каждой сцене исключить лишние кадры, переставить кад­

ры в соответствии с новой драматургией, обозначить все необхо­

димые подрезки длиннот, которые вы помните по просмотру, за­

думать спецэффекты, вставить нужные кадры из запаса.

4.   Смонтировать на бумаге все тексты — безжалостно вы­

резать лишнее, найти столкновения мыслей в словах героев,

журналиста, документально снятых чиновников (интервью,

синхронные куски, закадровые голоса).

5.   Определить с достаточной точностью в каких кадрах, а где за

кадром, будут звучать те или иные фразы и слова. Помните, что со­



поставление закадрового текста с изображением, где нет в кадре

говорящей головы, а есть действие, которое как бы комментирует

герой своим голосом, работает куда сильнее, чем слова, сказанные

прямо в кадре. Контрапункт всегда выразительней и эффектней.

6.   Наклеить последовательно все нужные полоски с кадра­

ми и текстами на новые листы бумаги.

В результате у вас должен появиться новый монтажный планвсей работы        план чернового варианта монтажа. При боль­

шой, по объему, работе, чтобы охватить ее единым взглядом

на бумаге, возможно ее придется раскладывать на полу. Но

это — не беда. С высоты положения легче воспринимается цель­

ность и органичность произведения.

Когда план готов, можно заказывать аппаратную монтажа или садиться за компьютер. Заметьте — все опять без денежных затрат.

Восьмой шаг

Завершение чернового монтажа.

Теперь вы пришли в аппаратную или даже к собственному компьютеру, вооруженные до зубов. Вы знаете все: что и куда переставлять, что вырезать, что добавлять — вы знаете как монтировать всю работу. При такой подготовке ни один про­фессионал не сможет вас упрекнуть в дилетантстве.

Ведете монтаж по собственным нотам, а попутно задумы­ваетесь о музыке, шумах и необходимом авторском закадро­вом тексте — вы параллельно начинаете в мыслях готовиться к следующему этапу работы — к озвучанию.

Вам предстоит привести фильм или передачу к изначально запланированному объему: 10 мин., 13 мин., 26 мин. и т. д.

Уже в этом черновом варианте вы не только делаете все пе­рестановки и купюры, запланированные на бумаге, но еще все монтажные стыки кадров доводите до чистоты их восприятия. Тексты, которые остаются в монтаже, должны быть точно уло­жены на изображение и состыкованы между собой.

Не забудьте, что голоса героев следует разносить на раз­ные звуковые дорожки.

Тайм-код с точностью до кадрика позволит вам на чисто­вом монтаже повторить все стыки и соединения, наложения слов и всех остальных звуков. Можно оставит только самое неболь­шое количество возможных вариантов монтажа изображения и захлесты для спецэффектов.



К этому моменту вы уже достаточно хорошо должны были проникнуться стилистикой своей работы, ощутить ее ритм и жанровые особенности, что позволяет вам заказать или сде­лать самим вступительные и конечные титры и установить их хронометраж, зная, конечно, фамилии всех участников съемоч­ной группы. Титры — это стилистически единая часть вашего произведения. В изобразительной форме, в манере их подачи на экран и даже в шрифте необходимо найти общность с со­держанием. В результате, в сумме у вас должен получиться тре­буемый объем произведения. Может быть пока с небольшим превышением на два-три десятка секунд, но не более.

Размер титров определяется путем подсчета количества слов в надписях. Оптимально для обеспечения их прочтения требует­ся одна секунда на два слова. Делите сумму слов на 2 и получаете количество секунд экранного времени, отводимого для надписей.

Когда вы закончите все перечисленные работы восьмого шага, считайте, что у вас почти готов монтаж чернового варианта.

На этом этапе все технологические ветви организации мон­тажа начинают сходиться.

В документальном кино черновой монтаж называют немым ва­риантом, в игровом кино — монтажом на двух пленках. По сути за разными названиями стоит один и тот же результат — произведе­ние впервые приобретает некие черты законченности. Оно должно быть понятно с экрана в сопровождении вашего устного коммента­рия и даже производить какое-то впечатление на первых зрителей.

Завершается этап собственным просмотром на хорошем экра­не или в зале. Вы снова сажаете рядом помощника, который запи­сывает ваши комментарии и соображения с последними поправка­ми и то, что скажут монтажер, оператор и другие члены съемоч­ной группы, принимавшие участие в работе. Мнение монтажера особенно ценно в данный момент. Он — полноценный соучастник вашего творчества. Но вносить последние исправления еще рано.

Девятый шаг

Очень хорошо, если у вас есть добрые друзья, вкусу и образу мыслей которых вы доверяете и которых можно пригласить в ка­честве первых зрителей. Их независимое экспертное мнение помо­жет вам после просмотра утвердиться в собственных оценках и ис­кать окончательные пути доработок. Совсем не обязательно мне­ние друзей принимать как требования к исправлениям. Вы можете с ними не согласиться и сделать по-своему, но если они что-то не поняли или резко отрицательно оценили, это значит, что вы в чем-то все-таки ошиблись. Ищите пути ликвидации просчетов.



Но опять еще рано бежать в монтажную. Настала пора по­казывать продюсеру. Это самый удобный ход для лучшего контакта с работодателем. У вас в руках мнение монтажера, мне­ние независимых экспертов и собственная оценка рождающе­гося дитя. А если вы еще только учитесь, то самое время пока­зать свою работу педагогам.

Хитрость такого хода заключается в том, что давший вам советы на промежуточном этапе и просто молча одобривший какие-то кус- ки работы человек невольно становится соучастником вашего дела. Если рекомендации продюсера и независимых экспертов со-шлись — деваться некуда — придется выполнять. В 90 % случаев такое коллективное мнение оказывается правильным. Если мне­ния разошлись, можно попытаться переубедить продюсера, но только до определенного предела. Иначе вам грозят неприятно­сти при сдаче фирме или тому же продюсеру готового варианта. Теперь прямой путь в монтажную — вносить последние ис­правления. С их внесением заканчивается девятый шаг.

Озвучание

Подготовка

Настал час включать в работу автора текста, композитора или компилятора, звукооператора или звукорежиссера (если такого спе­циалиста не было в вашей группе с самого начала съемок). Показы­вать черновой вариант монтажа каждому из них следует отдельно. Для каждого вам предстоит сформулировать конкретные творчес­кие задачи. Задание звукорежиссеру совсем не обязательно слушать композитору и т. д.

Для встречи с автором необходимо подготовить покадровую монтажную запись изображения черного варианта с текстами пер­сонажей, которые, по вашему мнению, должны остаться. Обычно монтажную опись составляют ассистенты режиссера. С нее сразу лучше сделать ксерокопию. Без такого рабочего документа просмотр и разговор с автором будет не продуктивен. После показа на экране, обмена мнениями с автором и постановки ему задачи следует обя­зательно посмотреть работу на монтажном столе, на компьютере или на видео с остановками и дополнительными пояснениями. У автора в памяти должны сложиться прямые ассоциации между крат­ко записанными на бумаге кадрами и реальным их изображением на экране. Можно в дополнение к монтажной записи на бумаге пред­ложить ему еще копию чернового монтажа на кассете в бытовом формате для удобства работы дома. Автор отправляется писать текст, а вы встречаетесь с волшеб­ником музыкальной части вашего произведения. Снова просмотр на экране, пояснения во время показа для эмоционального воз­буждения и проникновения в суть содержания и особенности на­строения. Для композитора или компилятора это очень важно. На телевидении таким звукооформителем может быть музыкаль­ный редактор. А потом второй просмотр с остановками и ком­ментариями, где и какая должна звучать музыка. Здесь она начи­нается (указываете перстом), здесь она заканчивается (снова пер­стом на экран) и рассказываете при этом свои предположения о характере звучания, так сказать — эмоциональное впечатление, которое музыка должна производить на зрителя.



К этой встрече у вас должен быть готов список музыкальных тем, их количество, длительность каждого фрагмента, где и как может повториться лейтмотив, а где требуется контрапункт. Ком­позитору не худо было бы тоже вручить кассету с черновым мон­тажом. Пусть попробует сыграть на рояле свои опусы или воспро­извести на плеере под живое изображение и попытается оценить их соответствие духу произведения раньше, чем покажет это вам.

Вам все равно предстоит принимать окончательное решение о соответствии музыки жанру и духу каждой сцены и генераль­ным задачам всего в целом. Не доверяйте эту работу никому. Толь­ко режиссер способен нести в себе полное ощущение единства всех компонентов произведения, органического единства.

Иногда к работе с композитором или компилятором полез­но привлечь звукорежиссера. Ему по штату положено быть музыкально одаренным человеком и обладать безупречным музыкальным вкусом.

Самое время звукорежиссеру (звукооператору) включиться в ак­тивную творческую работу. Можно начинать подбор всех фоновых шумов, ему предстоит записывать диктора, он же проводит речевое озвучание игровых сцен и обрабатывает звуковые фонограммы до­кументальных записей, готовя их к сведению и перезаписи.

Проходит несколько дней, и автор текста звонит вам по телефо­ну: написан первый вариант. На следующий день он уже пробует перед экраном прочитать вам свой словесный комментарий к изоб­ражению.

Не обольщайтесь заранее, что все у него уже готово. Умением писать дикторские тексты обладают далеко не все авторы и сценаристы. Это тонкое и сложное искусство, требующее умения ла­конично и точно выражать свои мысли, сочетая смысл содер­жания кадра со смыслом речи. Как правило, у журналистов такая работа с первой попытки плохо клеится. Они не приуче­ны, не натренированы в момент сочинения текста видеть на внутреннем экране кадры, на которые ложатся их слова. А по­тому часто получается, что с первого захода текст оказывает-ся сам по себе, а события на экране сам по себе. Умение плести единую ткань из изображения и слова — высокое мастерстве которое приобретается в процессе длительной практики.



Учтите, что слова, тексты более подвижны, чем монтаж изображения. Значительно легче переделать и переписать текст, чем перекроить последовательность кадров. Лишь в редчайших случаях такой путь оказывается плодотворным. Поэтому после первой неудачной попытки уложить текст на изображение, как правило, автора приходиться отправлять домой для доработки и шлифовки словесного комментария. В этом нет ничего особенного, это нормальный ход работы. Дикторский текст, как стихи, требует необычайной точности в обращении со словом. Но перед вами уже стоит следующая задача: найти того, кто будет читать текст от имени автора, по сути дела — от вашего имени. Задача не совсем простая. От характера звучания голоса, его тембра, интонаций произ­несения фраз зависит очень многое — зависит впечатление, которое произведет ваша работа на зрителя. Думайте и про­буйте разные голоса на предварительной записи.

А в этот момент композитор уже требует вас к роялю. Он сочинил все музыкальные темы и прежде, чем расписывать ноты в соответ­ствии с длительностью каждого фрагмента, просит их утвердить. Аналогично поступает компилятор. Он заранее подбирает музыкаль­ные произведения для всех сцен, из которых будут взяты фрагмен­ты, причем в нескольких вариантах, и призывает вас принять реше­ние и сделать окончательный выбор: утвердить темы и фрагменты.

За прошедшее время звукорежиссер тоже подобрал необхо­димые шумы. И если в шумовом решении есть какие-то осо­бенности или тонкости, то до записи шумы тоже нужно пред­варительно прослушать и утвердить.

Подготовка к озвучанию завершается окончательным утвержде­нием, а можно называть приемкой текста у автора, музыки у композитора, шумов у звукорежиссера. С этого момента наступает пол­ная готовность к записи всего звукового ряда, сотворенного ваши­ми соавторами.

Даже тогда, когда от вас не требуют показа работы на этом этапе, лучше это все-таки сделать. Пригласить в зал с хорошим экраном про­дюсера, представителя фирмы или заказчика и продемонстрировать им то, что получается на этом этапе — изображение со всем словес­ным рядом. Реплики героев идут с пленки, а дикторский текст читает­ся с листа. Основной смысл произведения будет понятен всем. Такой показ позволяет избежать неприятностей при сдаче окончательного варианта. А если будут какие-то жесткие и неотвратимые требова­ния, то еще можно кое-что исправить. Что получилось, то получилось. Радикально изменить ваше произведение уже нельзя.



Запись

Не приведи вас Господи, называть этот этап «озвучкой». Одним только этим словом вы накладывает печать махровой халтуры на всю дальнейшую работу. И ни какие силы уже не будут способны изменить подход к творчеству у ваших соавторов, если из ваших уст они услышат это ругательство.

Озвучание — начало работы над чистовым монтажом.

Работа продолжается на дешевых носителях, в дешевых системах. Пока все озвучание технология позволяет осуществить с показом изоб­ражения на S-VHS. Пройдет немного лет, инженерное обеспечение измениться, а с ним поменяется и технология. Компьютерные и циф­ровые технологии окончательно вытеснят полубытовой формат.

Когда снимается игровой фильм, не всегда удается качествен­но записать реплики актеров на площадке. Поэтому на съемках записывается черновая фонограмма. Для экономии средств ста­раются или пытаются писать речь персонажей сразу начисто, но это не всег-да удастся. Подчас даже идут на компромисс из-за отсутствия денег и все-таки берут в качестве окончательной за­писи запись диалогов, сделанную на съемках. Однако очень час­то это проступает в окончательном варианте как несоответствие характера звучания обстановке, в которой происходит действие. И если не удалось качественно записать речь героев на съемках, то первое на данном этапе — речевое озвучание игровых сцен, Это делается в специальном тонателье. Как по кадрам снимается материал, так по кускам с дублями синхронно записываются диалоги актеров. На этом этапе еще можно кое-что подправить и в тексте, и в интонациях. Почти всег-да в диалогах находится то, что требует уточнения, более яркой подачи, или вырвзительных оттенков речи героев.

Чистовым этот этап называется потому, что все фонограммы запи­сываются в форматах наивысшего качества.

После речевого озвучания монтажер меняет все черновые фо­нограммы на чистовые в вашем произведении.

Первым из того, что было подготовлено на предыдущем этапе, записывается авторский комментарий или дикторский текст. К за­писи делается несколько экземпляров текста: диктору, режиссеру, монтажеру, ассистенту для контроля и звукорежиссеру — по одно­му экземпляру. Текст печатается кусками по 4—5—6 фраз, кото­рые читаются слитно без перерывов. После паузы начинается сле­дующий абзац. Каждый кусок имеет свой порядковый номер, а после него на бумаге делается пробел в одну или две строки, чтобы диктор мгновенно мог ориентироваться в тексте. Печатается текст довольно крупными буквам для легкости прочтения. Режиссер за­ранее определяет, с какого места в изображении будет начинать­ся каждый кусок и делает соответствующие отметки на киноплен­ке или записывает тайм-код каждого начала чтения.



Чтобы прийти на запись подготовленным, режиссер сам прово­дит несколько предварительных репетиций, читая текст под изоб­ражение. Тогда на записи ему удается безошибочно подавать сигналы диктору на начало чтения каждого куска. Текст записы­вается синхронно под изображение, которое демонстрируется на экран. Это позволяет не только избежать последующей раскладки текста по нужным местам, но еще раз проконтролировать попада­ние нужных фраз и слов на конкретный кадр, событие или действие. Если при чтении у диктора плохо прозвучали одна или две фразы, делается дописка без изображения, а потом, при монтаже фоног­раммы, неудачная фраза меняется на дополнительно записанную.

Композитору до записи оркестра потребуется еще несколь­ко дней, чтобы переписчики нот расписали музыку по партиям для каждого инструмента.

А компилятор уже готов в вашем присутствии осуществить за­пись фонограмм под изображение на экране. И вы, присутствуя на записи, окончательно проверяете свой выбор музыкальных фраг­ментов, точность вступления и окончания фонограмм. При компилятивном подборе музыки старайтесь сразу свести все фонограм­мы на одну дорожку, это облегчит окончательное сведение всех фонограмм на перезаписи. Поверьте, что просматривать свою ра­боту без текста, который вы знаете наизусть, только с музыкой — одно удовольствие.

Оркестр тоже должен записываться в вашем присутствии. Запись идет под изображение на экране, и в этот момент композитор, ди­рижер и вы окончательно проверяете стилистическое соответ­ствие музыкального фрагмента и характера развития событий на экране. Еще кое-что можно изменить и поправить, пока ор­кестр сидит у микрофонов.

Запись музыки делается кусками в соответствии с кусками изоб­ражения, которые пойдут в окончательном варианте в сопровожде­нии музыки или, как говорят музыканты, по номерам. Делает за­пись музыки специальный звукооператор или звукорежиссер, который владеет этим особым мастерством.

После записи вся музыка кусками через глухие паузы монтирует­ся под изображение на одной или двух (иногда больше) дорож­ках или пленках. Две музыкальных пленки (дорожки) или одна зависит от того, как куски стыкуются между собой — с плавны­ми или резкими переходами, встык или внахлест.



Тем временем звукорежиссер должен был уже подготовить к чи­стовой записи все фоновые шумы и самостоятельно или с мон­тажером разложить их по изображению. До записи режиссеру следует прослушать все шумовые фонограммы и убедиться в соответствии характера их звучания содержанию сцен, удос­товериться в их образности.

На этом заканчивается подготовка к работе над чистовым вари­антом для документалистов. Дальше их ждет сведение звуковых фонограмм, монтаж оригинала и включение спецэффектов с титрами.

У игровиков начинается последний вид озвучания — шумовое синхронное. Для проведения этого вида работ существуют специ­альные залы записи, где синхронно можно воспроизвести почти любые виды звуков от шагов по снегу до шинкования капусты.

В конечном итоге перед сведением и чистовой записью или Перезаписью как ее называют в кино, набирается от трех-че-тыpex до 40 фонограмм. А когда создастся стереофонический звук, то может набраться и больше.

Чистовой монтаж

Пир звукорежиссуры идет к апогею. Но испить последнюю чашу, когда у вас 40 или даже 30 фонограмм, не удается даже самому опытному звукооператору — рук не хватит крутить ручки и дви­гать рычаги. Получать удовольствие от последнего сведения или перезаписи лучше, если в арсенале осталось 5—7 фонограмм. Поэтому делается предварительное сведение, которое позволят уменьшить их количество до разумного числа.

Предварительное сведение подразумевает не только уменьше­ние количества фонограмм за счет их объединения, но и их предва­рительную обработку для улучшения качества. На одну дорожку или пленку можно свести все реплики, на другую — все музыкаль­ные куски, на третью — диктора и оставить на разных шумы. Они обычно помогают сглаживать переходы, от музыки к интершумам, стыковать музыкальные фонограммы, заполнять неожиданно об­разовавшиеся пустоты в звуке. А такое бывает довольно часто.

Разные технологические схемы диктуют несколько отлич­ный порядок проведения завершающего этапа работы над эк­ранным произведением.



В кино при работе с кинопленкой к этому этапу монтажер обя­ зан окончательно определить, как делится произведение на части. Часть — это ролик, который укладывается в отдельную коробку. Стандартная часть — не более 285 м 35 мм пленки (почти 10,3 ми­нуты). Вся работа идет по частям. Все фонограммы к первой части, все фонограммы ко второй части и т. д.

К этому моменту длина каждой части и каждой сцены в ней должны быть определены с точностью до одного кадрика и остаться неизменными навсегда. Никакие изменения в изоб­ражении уже невозможны, иначе будет сбита синхронность фонограмм. Если еще не готовы титры или какие-то комбини­рованные кадры, то в полном соответствии с их длиной, с точ­ностью до кадрика в изображение вставляются так называе­мые проклейки — пустая пленка.

Перезапись (сведение всех фонограмм на одну пленку) делает­ся для каждой части отдельно. К пленке с изображением и фоног-раммным пленка подклеиваются специальные ракорды с особы-: ми отметками, играющими роль «хлопушки». Они имеют опреде­ленную длину для синхронизации изображения и звука. Эту работу выполняет монтажер. Он готовит большую часть пленочного материала к перезаписи. Каждая аппаратная имеет свои техни­ческие особенности, которые предварительно должен узнать монтажер и учесть при подготовке к перезаписи.

В документалистике и во всех случаях при работе на видео количество фонограмм также сводится к минимуму на предва­рительном этапе. А дальше можно сначала, как в кино, сде­лать полное сведение звука и лишь после этого выходить на чистовой монтаж оригинала со спецэффектами. Но можно сна­чала смонтировать оригинал изображения со спецэффектами и по нему (тем более, если он имеет цифровую кодировку) вес­ти окончательное сведение всех звуковых фонограмм.

Оригинал на видео всегда монтируется по тайм-коду чернового монтажа. При некотором несовершенстве технологии ваши съемоч­ные записи и бумажный сценарий с тайм-кодами чернового монта­жа может оказать неоценимую услугу при подборе кадров оригина­ла. На чистовом монтаже изображения у вас в руках обязательно должны быть листы, в которых указано на какой кассете оригинала съемки находится данный кадр с нужным тайм-кодом. Это может быть бумажный сценарий чернового монтажа. Без такого путево­дителя, который составляется по ходу чернового монтажа или спе­циально готовится к чистовой записи, специалисты вас загонят за Можай, а вы бездарно потратите кучу дополнительных денег.



И вот настал долгожданный час, к которому вы стремились с момента рождения замысла — вы в аппаратной перезаписи или последнего сведения. Перед вам большой экран или большой мо­нитор. Еще мгновение и ваше дитя оживет, откроет рот, загово­рит, запоет, заиграет и взглянет на вас широко открытыми гла­зами. Много дней и ночей вы ждали этого сокровенного мгнове­ния. Его еще как бы и нет, оно существует виртуально, идет толь­ко первая репетиция окончательной записи, а ваше сердце уже Учащенно стучит от радости — сбылось, состоялось. ВЫ — его самый первый зритель! Осталось совсем немного до момента, когда можно будет сказать: я сделал все, что мог!

Последнее, что еще предстоит, на видео «пришить» стан­дартные ракорды для показа, а для киноварианта — смонти­ровать негатив, перегнать перезапись (так называется вся све­денная фонограмма) с магнитной пленки на оптическую и от­печатать копию со смонтированного негатива.Как правило, на этом этапе вступает в работу операто Ему еще предстоит работать в негативной монтажной и с цветоус-тановщиком. Вам осталось только ждать выхода копии г юиз-ведения из проявочной машины.

Последнее и самое крупное событие в технологии творчества — показ готового произведения продюсеру, фирм или заказчику. И радостный, и грустный момент. Вы расст; :тесь со своим детищем. Вы бессильны что-либо изменить или,оба-вить. Все, что сделано — все на экране.

Если новоиспеченные мэтры виртуальной техники будут вас уверять, что с приходом компьютера в монтаже все изенилось, не верьте им. Технология самого творчества остется почти неизменной. Меняется только техника, программы тех­ническая технология.

Глава 2. ВНУТРИКАДРОВЫЙ МОНТАЖ

Рождение приема и его суть

Как одни теоретики доказывали, что межкадровый монтаж про­тиворечит сущности кино, так другие утверждали, что внутрикад-рового монтажа вообще не может быть, потому что монтаж — это соединение отдельных кадров и только.

«Внутрикадровый монтаж» — термин чисто русский по проис­хождению. В западных учебниках и теоретических трудах он отсут­ствует напрочь. Во всех рассуждениях о случаях сложной съемки эти теоретики и практики ограничивались понятием мизансцены. Но слово мизансцена имеет отчетливо театральное значение и к экранному творчеству применимо лишь для частичного объясне­ния сущности внутрикадрового монтажа.



Для прояснения вопроса пока будем считать, что внутрикадро­вый монтаж присутствует в протяженных по времени кадрах, кото­рые наполнены какими-то событиями. Точности в таком толкова­нии нет, но нет и ошибки. До времени ограничимся таким расплыв­чатым определением.

Подлинная история развития внутрикадрового монтажа начина­ется с приходом звука в кинематограф.

Звуковая съемка в те далекие тридцатые годы прошлого столе­тия сразу поставила режиссеров перед технической и экономичес­кой необходимостью перейти от монтажа фильмов короткими кад­рами к монтажу длинными, протяженными во времени планами. Другого пути развития в тот момент у кинематографа просто не было. Техника и технология записи и озвучания принудили режис­серов встать на эту дорогу освоения новых возможностей экрана.

Однако истинное искусство внутрикадрового монтажа непосред­ственно связано с переходом кинематографа от звукового кино, от озвученных пластических образов к звукозрительному творческо­му воплощению на экране комплексных образов, к новой эстетике. И у кино открылась новая область его природы.

В то время не очень совершенные объективы камер и низкая чув­ствительность пленок ограничивали возможности движения актеров в кадровом пространстве. Малая глубина резкости, которую

давали объективы той эпохи, не позволяли режиссерам разверты­

вать действие далеко внутрь кадрового пространства. Только на

натуре в яркие солнечные дни операторы могли разрешить режис­

серам построить движения актеров от камеры к удаленным пред­

метам или партнерам. В павильонных съемках резко суживались;

возможности построения актерского действия. Лишь в ограничен-:

ной полосе в один-два метра (в зоне достаточной фокусной резко­

сти) могли разворачиваться события. А если персонаж удалялся или

приближался, нужно было точно синхронизировать перевод фоку­

са четкого изображения с его перемещениями, что до сих пор оста­

ется непростой задачей для операторов.



Одним из первых среди шедевров внутрикадрового монтажа можно назвать американский фильм «Лисички» режиссера У. Уай-лера и оператора Г. Толанда.

С изобретением сверхкороткофокусных объективов (F 18 и F 16) принципиально расширились возможности внутрикадрового мон­тажа. И величайшим шедевром мирового искусства с блистатель­ным использованием внутрикадрового монтажа стал русский фильм режиссера М. Калатозова и оператора С. Уруссвского «Летят жу­равли» (1957 г.). Успех этого фильма во многом был обусловлен непревзойденным новаторством С. Урусевского — великого худож­ника экрана. Последующие две работы этих выдающихся мастеров стали продолжением творческих поисков в области внутрикадро­вого монтажа и возможностей киноаппарата («Неотправленное письмо» и «Я — Куба!»).

Кто-то из читателей задастся вопросом: Как же так? Раньше тот же автор говорил, что все было опробовано еще в немом кино, а сейчас про внутрикадровый монтаж в раннем кинематографе ниче­го не сказал! Разве он не присутствовал в первых немых фильмах?

Вы совершенно правы, уважаемый! Уже в первых съемках Л. Люмьера был использован внутрикадровый монтаж, и «Прибы­тие поезда» яркое тому свидетельство.

А сегодня его широко применяют на телевидении, прибегая его неограниченным творческим возможностям. С использовани ем приемов внутрикадрового монтажа делаются видеофильмы, кли­пы и реклама. И конечно, сам изобретатель этого вида монтажа -кинематограф — продолжает виртуозно строить свои произведе­ния, опираясь на собственный опыт, что видим на экранах ежедневно.А в первых немых фильмах все было очень просто: ставился ап­парат в павильоне, зажигался свет и перед объективом камеры ра­зыгрывалась актерская сцена, как в театре. По сути дела это и был театр перед объективом.

Театр не может создать полноценный спектакль, не пользуясь средствами мизансценирования. Мизансцена закладывается в его основу еще автором пьесы. Мизансцена — древнейший атрибут сценической постановки со времен древней Греции, а может быть и более ранних.



Вот и сошлись концы с концами: мизансцена — неотъемлемая составляющая театрального спектакля! Как же можно ставить знак равенства между внутрикадровым монтажом и мизансценой в эк­ранном творчестве? Будет ли это справедливо?

Слово мизансцена происходит от французского выражения mise en scene (размещение на сцене). В старом театре актер был мало­подвижен. Он выходил на какое-то место сцены и произносил текст. Поэтому слово размещение оказалось ключевым в этом термине. Но со временем это понятие расширилось и стало заключать в себе не только расположение актеров в декорации, но и схемы передви­жения персонажей по подмосткам.

Обычно, в самом прямом понимании, под термином «мизансце­на» подразумевают осмысленное размещение и передвижение ак­теров по сцене в декорации, строго связанное с развитием действия пьесы. Появления и уходы действующих лиц, перемещение их внут­ри декорации по мере развития сюжета, в момент общения с други­ми персонажами, совершение ими широких физических действий. Мизансценирование имеет место и в момент дуэли, и во время со­блазнения, и даже по ходу произнесения монологов. Взял, пошел, сел, бросил, ударил, обнял — все это тоже элементы мизансцены.

Как же в этом усмотреть кинематографический или экранный монтаж?... А тем более — внутрикадровый? Никак! Ничего экран­ного в театральной мизансцене нет и быть не должно. Она строит­ся в пределах рампы в расчете на неподвижно сидящего зрителя. Поэтому прямое отождествление мизансцены с внутрикадровым монтажом не имеет права на существование. Но рассмотрим при-мер. Пусть он будет самым банальным.

Девушка любит симпатичного ровесника-парня, а родители ка-тегорически против их брака. Мать и особенно отец считают, чтo симпатичный совсем не пара для их необыкновенной дочерию.

Они прочат ей в мужья состоятельного мужчину, почти нового русского, но чуть-чуть поблагородней. По их убеждению, влюблен­ный молокосос не сможет обеспечить семью, а рай в шалаше бы­вает только в сказках.



Дочь, в силу банальности примера, конечно, категорически про­тив брака по расчету. Она уважает родителей, но отказаться от встречи с милым — выше ее сил.

Обратите внимание: как много обстоятельств потребовалось предварительно описать, чтобы перейти к раскрытию примера.



Действие происходит в комнате. Дочь стоит у окна. В окно вле­зает влюбленный парень. Она помогает ему перебраться через по­доконник и тут же заключает в свои объятия. Они страстно целуют­ся. Девушка уводит возлюбленного подальше от окна, от чужих глаз.. Наконец они садятся на диван и снова целуются.

Неожиданно входит мать. Она возмущена увиденным. Парень вскочил и прижался к стене. Окно далеко.

Следом в дверь входит отец. Увидел парня. Весь в гневе.

Дочь в растерянности. Мечется от матери к отцу.

Парень боком перемещается к окну.

Дочь поворачивает отца спиной к окну.

Влюбленный ловко ныряет обратно в окно.

Нужно снять эту сцену одним кадром статично, с одной точки.

Как обычно, рисуем сначала план мизансцены, но мысленно пред­ставляем себе, как это будет выглядеть на экране. Сразу возникают  вопросы: где расположить окно, где — дверь, где — диван, а глав­ное, где поставить камеру и какой выбрать объектив?

Рисуем угол комнаты с окном и дверью. Устанавливаем диван на промежуточной глубине от объектива (рис. 2). Точку выбираем та­кую, чтобы иметь возможность видеть все пространство. Объек­тив — короткофокусный. Он поможет держать в резкости актеров почти в любой точке. Дверь располагаем ближе к камере с тем, что­бы входящий сразу оказывался на первом среднем плане и его по­явление было более эффектным и неожиданным, производило большее эмоциональное впечатление.

Разводим мизансцену (рис. 3). Девушка обозначена буквой «Д», парень — буквой «П». В дальнем правом углу кадра, у окна, стоит дочь. Она в белой одежде. В проеме окна появляется голова и торс парня. Они говорят друг другу какие-то слова, целуются. Парень влезает в комнату. Целуются. Все происходит на общем плане.





Дочь тащит парня в середину комнаты. Она хочет показать свое Расположение к нему. Первая позиция.

Мы могли бы сразу усадить их на диван. Но мы этого не сделали. Почему?

Да, потому, что мы в первой части кадра показали поступки ге-Роев, которые характеризуют ситуацию: парень тайно проникает в Комнату, а дочь содействует его поступку. Кроме них в комнате никого нет. Такова была основная информация начала кадра. Образы действия «сообщили» нам об этом.

Но требуется показать, как герои относятся друг к другу, какие чувства их обуревают, какова мера искренности этих чувств. На об­щем плане такое не увидишь. Следовательно, требуется крупный или почти крупный план. Для этого мы перемещаем наших героев значительно ближе к объективу. Девушка уводит своего возлюблен­ного от окна в глубь комнаты, стараясь уберечь себя и его от посто­ронних взглядов. Вторая позиция.



При такой крупности вся информация об их переживаниях, о «качестве» их эмоций проявляется на лицах. Можно даже услож­нить мизансцену и после одного поцелуя развернуть парня спиной к аппарату, а девушку — лицом (на плане и в раскадровках это не показано), чтобы убедить зрителя в обоюдности их влечения друг к другу.

Дальше дочь увлекает своего возлюбленного на диван. Сидя, они продолжают целоваться, обмениваясь малозначимыми репли­ками. Третья позиция.

В комнату неожиданно врывается мать (рис. 4). Это резкое дви­жение достаточно крупного объекта поперек кадра. Она, увидев идиллию, с возмущением выходит в центр комнаты и, широко раз­махивая руками, высказывает свое негодование. На крупном плане руками махать бессмысленно — их не видно. Поэтому мы предоставили ей второй средний план.

Реакция парня понятна: он отскакивает от дочери, как ошпарен­ный. Естественно, он движется в направлении окна, так как путь через дверь для него слишком опасен.

Мать высказывает дочери все, что она думает о ней.

Пользуясь тем, что мать накинулась с упреками на дочь, неже­ланный для родителей возлюбленный тихо-тихо перемещается к окну. Но в этот момент в комнату на крик матери врывается отец. Ситуация становится критической. Парень прячется от отца за фи­гурой матери.



Чтобы подчеркнуть силу реальной угрозы от появления отца для дочери и ее ненаглядного, мы предоставили главе семейства место на самом переднем плане. В статичную ситуацию снова ворвалось Движение. На лице написан гнев и прочитывается намерение рас­правиться с ненавистным претендентом на руку дочери. При это он может сказать: «Я убью его, если поймаю!».



Ситуация стала критической. К этому моменту дочь уже опом­нилась от первого шока и поняла, что для спасения возлюблен­ного ей нужно действовать решительно. Она вскакивает и бро­сается к матери, перекрывая видимость отцу и отвлекая внимание обоих родителей.

Рис. 6

Пока дочь стоит перед матерью, парень вы­лезает обратно в окно.

На несколько секунд мы остановили актив­ное движение в центре и левой части кадра, чтобы наиболее заметным было движение в правой части кадра (вылезание в окно) (рис. 5). Как только парень перемахнул через подо­конник, дочь бросилась к отцу, дабы тот не смог пуститься в погоню, и отвернула его еще боль­ше от окна.

Лицо разъяренного главы семейства ока­залось в кадре еще крупней. А дочь закрыла пустующую часть кадра затылком и спиной. Парень же, почувствовав безопасность, ре­шил посмотреть через окно, как будут разви­ваться события. Этот момент показан уже на общей раскадровке (рис. б). Дальше, если по­требуется продолжить развитие сцены, мож­но сменить точку и дать крупный план доче­ри, умоляющей отца разрешить ей выйти за­муж за любимого человека. Но это уже не входит в нашу задачу.

После такого длинного описания съемки довольно большой сцены можно приступить к объяснению сути внутрикадрового монтажа. Трудно сказать, что во-первых, а что во-вторых.

1.          Перед нами прошли общие, средние и

крупные планы героев. Мы сопоставили их

между собой методом перемещения актеров в

кадровом пространстве.

2.          Мы с самого начала сопоставили, оп­



ределенным образом разместили в кадре эле­

менты интерьера (дверь, окно, диван) так, что­

бы они позволили нам путем передвижения

актеров менять их крупность на экране.

3.          Мы вводили новые образы, новые пер­

сонажи не путем смены кадров, не методом

межкадрового монтажа, а используя их вход

(вдвижение) в кадр.

4.    Мы все образы действия (поступки героев) показали зрите­

лям, не останавливая камеру, не прерывая план, а путем последова­

тельного их предъявления.

5.    Все, что изначально и последовательно наполняло кадр, было

сопоставлено с его рамкой. Содержание кадра, информация, посту­

пающая с экрана, менялась и наращивалась благодаря движению

объектов (персонажей) в кадре при сопоставлении с рамкой, со

сменой крупности.

6.    Мизансцена в данном случае была средством для получения

сопоставления объектов с рамкой кадра, для выявления различной

информации о ходе развития событий в этой семье.

Разбор сцены подтверждает, что в снятом нами плане присут­ствуют все атрибуты монтажа, все элементы того, что мы называем экранным сопоставлением образов.

В приведенном примере камера не двигалась. Она была абсо­лютно статична.

Но еще в 19-ом веке режиссеры и операторы научились вести съемку, применяя движение самого аппарата, что значительно рас­ширило возможности показа события и уже давно стало в экран­ном творчестве обычным и весьма распространенным приемом. Зритель по воле режиссера получил возможность перемещаться и видеть событие с разных точек зрения, как в межкадровом монта­же, чего не может быть в театре.

Если к тому, что было объяснено на примере, прибавить движе­ние камеры, то мы получим весь арсенал средств, который позво­ляет вести внутрикадровый монтаж.

Теперь можно сформулировать определение.

Внутрикадровым монтажом называется сопоставление статич­ных пластических образов и пластических образов действия путем использования движения объектов в кадре (мизансцены) и путем различных движений самой камеры, которое обеспечивает смену информации и развитие содержания кадра.



В то же время внутрикадровый монтаж можно рассматривать как совмещение двух мизансцен: мизансцены действующих лиц перед аппаратом и мизансцены самой движущейся камеры, кото­рая снимает эти персонажи. Правда, в таком определении отсут­ствует факт сопоставления объекта с рамкой кадра и изменения содержания плана за счет изменения крупности объекта в кадре.

Средства осуществления внутрикадрового монтажа

Принципиально говоря, есть пять действий, которые позволяют породить внутрикадровый монтаж.

1.    Мизансцена — передвижение персонажей и объектов внутри

кадра.

2.    Панорама аппаратом — поворот камеры во время съемки на

оси штатива на одной статичной точке.

3.    Съемка с движения или панорама с движения (тревеллинг) —

перемещение аппарата во время съемки на каком-либо движущем­

ся средстве с сохранением направления взгляда объектива.

4.    Совмещение панорамы с тревеллингом — свободное переме­

щение камеры во время съемки с любым изменением направлен

взгляда объектива.

5.    Совмещение мизансценирования с любым видом движений

камеры.

Дальше рассмотрим каждый из вариантов подробней.

А пока попробуйте вспомнить, сколько видов панорам со ста­тичной точки вы знаете? Один? Два? Три?..

Во-первых, горизонтальная панорама. Камера стоит на месте, на штативе или в руках у оператора, который не сходит со своего места, а только поворачивает аппарат.

Во-вторых, вертикальная панорама, когда камера на головке шта­тива, оставаясь в одной вертикальной плоскости, совершает во вре­мя съемки поворот вокруг горизонтальной оси, как бы осматрива­ет объект снизу вверх или сверху вниз.

В-третьих, диагональная панорама, совмещение горизонтально­го и вертикального движений камеры: поворот одновременно с подъемом или опусканием взгляда объектива.

В четвертых, круговая панорама — поворот камеры во время съемки на 360 градусов на статичной точке.

Возможно, у кого-то из читателей уже родилось недовольство: зачем это нам рассказывают такую элементарщину. Любители по­купают в магазине камеру и снимают, не зная никаких горизонталь­ных и диагональных панорам. Крутят камерой как хотят, лишь бы объект был виден!



Но у профессионалов дело обстоит иначе. Операторы и режис­серы, мастера своего дела, знают, что при выполнении простейших панорам есть сложности и можно натолкнуться на «подводные рифы».

Нельзя, например, вести съемку длиннофокусным объективом, поворачивая камеру с большой скоростью, — на экране возникнет эффект стробоскопа (подергивания кадра) или вместо осмотра ме­стности объективом получится смазка — изображение превратится в бегущие и прыгающие горизонтальные полосы. Поэтому даже самая простая горизонтальная панорама должна выполняться ос­мысленно и подчиняться конкретной задаче развития экранного рассказа.

Цели использования панорамных съемок

В творческой практике существуют три основных вида панорам.

Панорама обзора — простейший вид съемки движущейся каме­рой. Применяется для описания обстановки действия, местности, интерьера. В этом случае действие в кадре не может быть главным объектом внимания.

Панорама осмотра или наблюдения — второй вид съемки. При этом движение камеры должно обеспечить наилучшие условия для разглядывания происходящего действия героев или обстановки.

Панорама слежения — третий вид. Применяется, когда камера наблюдает за движением объекта в кадре, за его перемещением на местности или в интерьере и, не позволяя ему выйти за рамки кад­ра, следит за объектом неотступно.

Причем один вид панорамы по ходу съемки может переходить в другой по воле режиссера и оператора в соответствии с замыслом.

Подводные рифы

Нельзя начинать и заканчивать съемку кадра в панораме, во вре­мя движения аппарата. Профессионал должен думать о будущем соединении кадров. Кадр с панорамным движением может в окон­чательном монтаже оказаться состыкован со статичным кадром. А это неприятно ударит по глазам зрителя. (Вспомните 10 принци­пов). На съемке все панорамы для расширения и сохранения свобо­ды любого монтажного перехода в окончательном варианте произ­ведения начинаются и заканчиваются, как минимум, двух-,трехсе-кундными кусками статики.



Нельзя при съемке, например, горизонтальной панорамы резко изменить направление движения камеры и без остановки перево­дить ее движение в вертикальное.

Психофизиология человеческого восприятия такова, что наш глаз,

приноровившись к осмотру горизонтально движущегося на экране изображения, не может сразу перейти к осмотру кадра с вертикаль­ным движением. После мгновенного изменения направления па­норамы мы еще некоторое время (в силу инерции процесса зри­тельного восприятия) будем продолжать пытаться воспринимать движущееся в первоначальном направлении изображение. Лишь убедившись в ошибочности своих действий мы отдадим «приказ» глазам на восприятие изображения, движущегося в ином направле- нии. Мы испытываем дискомфорт, воспринимая событие с экрана при резком изменении направления панорамы и можем что-то упу­стить, не заметить в предлагаемом изображении в момент начала движения в новом направлении.

Панорама с движения (тревеллинг)

И в документалистике, и в игровом экранном творчестве часто бывает так, что панорама с одной точки не позволяет проследить за героем, который длительное время перемещается на местности и совершает при этом какие-то действия.



Представьте себе уличный цирк. Идут три артиста и по ходу по­казывают свои номера. Если снимать их панорамой с одной точки, то сначала они будут приближаться к нам издалека на общем плане. Потом пройдут в профиль мимо камеры, а удаляться будут и вовсе спиной к объективу. Получится не очень удачный результат на экра­не. В подобных случаях прибегают к съемке с движения. Аппарат ставится на специальный автомобиль с улучшенной подвеской и специальными навесными площадками. Циркачи идут по улице, вы­кидывают разные фортели, а камера едет чуть впереди и снимает их в лицо, или в три четверти, или даже в фас. Для параллельного дви­жения камеры и артистов можно использовать специальные тележ­ку и рельсы (если съемка игровая). Подобный прием позволяет дер­жать объекты в кадре на одной крупности длительное время и не упускать ни одного их действия. Фон за спинами артистов будет уплывать назад, как если бы мы смотрели на них, идя с ними рядом (рис. 7).



Подобным образом снимаются репортажи о велогонках. Опера­тор с камерой садится в автомобиль и, чуть опережая движение гон­щика, снимает его на трассе.

В личной практике автора был случай, когда оператору пришлось сесть в багажник режиссерского автомобиля и снимать, как два пер­сонажа ехали по улице на велосипедах и спорили между собой по очень важному вопросу. А режиссер был вынужден выполнять две функции: шофера и собственную — наблюдать за работой актеров в зеркале заднего вида.

Совмещение панорамы и тревеллинга

Попробуем решить более сложную съемочную задачу. Как сде­лать, чтобы актеры длительное время находились в кадре, шли или бежали, перемещаясь на местности, но при этом обойтись сравни­тельно малыми техническими средствами?

Влюбленные — в укромном уголке на природе, в лесу. Девушка заигрывает со своим ухажером. То они целуются, то она вырывает­ся из его объятий и убегает. Тогда парень пускается вдогонку. На­стигает ее. Снова целуются. И опять она ускользает из его рук. По­гоня продолжается, и все повторяется вновь.

Для съемки уложим рельсы на открытом месте, окруженном ку­старником. Кустарник невысок. Он может скрыть фигуру человека только по грудь.

На рельсы ставим тележку с камерой. А дальше дело режиссерс­кое—разработать мизансцену продолжительного кадра с беготней и остановками актеров. Этим мы и займемся (рис. 8).

Первая позиция камеры 1а, статика. Снимем. Девушка срывает­ся с места — камера начинает панорамировать. За ней парень — камера поехала в точку 16.

Так как путь проезда у камеры короче, чем путь пробега актри­сы, то аппарат успеет встать на точку 1 б как раз в тот момент, когда парень догонит девицу.На второй позиции (б) они поцелуются. Потом она снова выР вется из объятий и побежит вдоль рельсов обратно. Чтобы камер, успела за ней, съемку лучше продолжить панорамой слежения вле во и одновременно начать проезд (рис. 9).



Рис. 8

На полпути девушке лучше остановиться и обернуться, дразня ухажера. Тогда она окажется лицом к объективу, и на точке I в мож­но получить крупный план (на плане мизансцены промежуточная точка не показана).



Но такая съемка с движения, когда камера смотрит почти в про­тивоположном направлении, создаст иллюзию для зрителя, что влюбленные бегут по совершенно другому месту, потому что пара будет двигаться на другом фоне.

В точке 1 в вновь остановка. Здесь может произойти короткое объяснение. А дальше снова пробег, но по другую сторону рельсов. Опять сначала панорама и через мгновение начало движения каме-ы в точку 1г, где на парном крупном плане произойдет решающее объяснение (рис. 10).

Чего мы, собственно, добились? Ради чего городился огород?

Кроме того, что была проиллюстрирована возможность совме­щения съемки панорамой с одновременным движением камеры, было показано, как малыми техническими средствам можно снять длинный кадр, который создаст у зрителя впечатление, что пара резвилась, пробегая довольно большое расстояние. Это произош­ло за счет того, что при каждом движении камеры по рельсам мы помещали влюбленных на новый фон местности. А пробег от точ-



ки 1 б до точки 1г вообще был снят с полным сохранением направ­ления движения, что зрителю покажется бегом по прямой. При съем­ке с тележки на рельсах длиной около 15 метров мы создадим нарой происходит действие, или от натурной площадки, где могут быт и горы и поля.

3.  Он неотделим от актера, который действует в этой декора­

ции.

4.  Он зависим от диалогов и текстов, которые прозвучат с эк­

рана, и от моментов их произнесения.

5.  Он прямо связан со звуковым решением и в том числе с

музыкой, которая будет звучать с экрана и сопровождать зритель­

ское восприятие сцены.

6.  Он находится в генетической связке с внутренними и вне­

шними ритмами сцены.

7.  Наконец, он прямо связан сдвижением камеры, которая

творит сам внутрикадровый монтаж.

Если согласиться с этим перечислением, то становится очевид­ным, что внутрикадровый монтаж непосредственно связан с мон­тажом более высокого порядка, чем только монтаж изображения. Конечно, при съемках и использовании межкадрового монтажа тоже присутствует эта связь, но она там менее выражена, не так сильно довлеет над действиями режиссера. Там как-то все проще...



Что же это за монтаж, которому приписан более высокий уро­вень?

Этот монтаж есть сопоставление образов разной природы: изоб­ражения и музыки, изображения и слова, изображения и драматур­гических ритмов. Разрабатывая внутрикадровос решение сцены и воплощая его перед камерой, режиссер обязан мысленно представ­лять себе, ощущать дух сцены и связывать действие перед камерой с другими образами, которые войдут в сопоставление на следую­щем этапе работы.

Режиссерские и операторские позиции

Жизнь наполнена множеством коллизий. А потому и искусство касается огромного числа проблем, конфликтов, положений, про­тиворечий, мотивов и установок человеческого поведения, людс­ких целей. Отсюда у режиссеров и операторов может возникнуть равное число задач воплощения этих жизненных, реальных или гипотетических коллизий на экране.

Но все варианты режиссерских задач можно разбить на две круп­ные группы.

Первая группа. Режиссер показывает событие с объективной точки зрения, когда аппарат наблюдает за происходящим с позиции, выбранной режиссером и не зависящей от героев и их действий. Режиссерская, авторская точка зрения. (Объективная камера.)

Вторая группа. Режиссер присваивает камере точку зрения пер­сонажа на события, как бы глазами действующего лица, через объек­тив видит сцену, разворачивающуюся на экране. Камера — участ­ник события, словно на себе ощущает столкновения с другими объектами и участниками сцены. Такую съемку и такой внутрикад­ровый монтаж принято называть субъективной точкой зрения. (Субъективная камера).

Как ни странно, но эти две позиции придуманы не телевидением и даже не кинематографом, а, как и многое другое в нашем искусст­ве, — литературой. Оттуда и заимствованы режиссерами для экра­на эти приемы. Только в словесном творчестве это называется: рас­сказ от автора и рассказ от первого лица.

Приемы экранного рассказа объективной камерой известны с первых фильмов Л. Люмьера.

Субъективная камера появилась в арсенале режиссерского твор­чества значительно позже. Ж. Митри считает, что только в 1919 году у Д. Гриффита в «Сломанной лилии» «кинематографисты осознали этот эффект». Но лишь после фильмов «Последний человек» Мур-нау (1924) и «Варьете» Дюпона (1926) «субъективное изображение становится общепринятым».



Некоторые возможности объективной камеры

Читая эту книжку, не ждите от нас рецептов. Хотя известен неко­торый набор приемов работы объективной камерой, удачное или провальное ее использование в конкретной работе гарантировать может только ваш талант или Господь Бог.

Как уже было сказано, движение камеры во время съемки, а, сле­довательно, и движение изображения во всей плоскости экрана, как и любое движение внутри кадра, обладает почти магическим воз­действием. Режиссеры кино давно заметили, что движение в кадре приковывает внимание зрителей к экрану. Это был эмпирический результат, итог наблюдений без объяснения причин. Теоретики под­хватили эти сведения и возвели движение в ранг одной из главных специфик кино.

Позже психологи дали толкование такой необыкновенной осо­бенности экрана. Она возникла по причине использования кинема

тографом «странностей» человеческого восприятия и особенн тсй нашей психики.

В наш мозг природа заложила такой нейрон или группу нсйр. .д нов, которые бдительно и неусыпно следят за возникновением лю­бого движения объектов в окружающем мире. Власть этих нейро­нов над другими, которые регулируют наше восприятие, необычай­но велика. Если в момент наблюдения в поле зрения появился дви­жущийся объект, нейроны дают жесткую команду глазным мыш­цам направить отчетливое, ямковое зрение на этот объект, распоз­нать его, определить его действия. Если нас окружает разнонаправ-лено и спокойно движущаяся толпа, скажем, на перроне вокзала, то появление в ней бегущего человека тут же будет нами замечено, выделено. Это прикажут сделать те самые нейроны. Они унаследо­ваны нами из самого далекого животного прошлого человечества, ибо любой движущийся объект может представлять собой смер­тельную угрозу. Только после распознавания, идентификации, по­нимания, что собой представляет этот объект, после убеждения, что прямой угрозы нет, несколько спадает интенсивность команд этих нейронов. Но их деятельность никогда не прекращается совсем. Что бы ни происходило, мы будем поглядывать и контролировать дей­ствия движущихся, пусть даже самых мирных объектов.



Любое движение на экране всегда приковывает внимание зрите­лей. Этим обстоятельством широко пользуются режиссеры. Часто, когда снимаются статичные сцены (например, разговор сидящих за столом людей или какие-то неподвижные предметы), прибегают к использованию движущейся камеры. Собеседники почти неподвиж­ны, а камера объезжает их, в плавном движении наблюдает за ними. И это движение изображения на экране активизирует внимание зри­телей к существу разговора. Есть великий постулат экранного твор­чества: в рамке кадра должно что-то двигаться — или объекты, или | все изображение в целом. Движение крепче приковывает взгляд зрителя к экрану.

Полностью статичные кадры имеют собственное право на ис­пользование, но кадры сдвижением во многих случаях имею осо­бые преимущества.

Первый вид движения — движение ради активизации внима­ния зрителя к статичной сцене.

Без движения на экране у зрителей очень быстро наступает подсознательное падение интенсивности восприятия, возникает ощу­щение скуки и однообразия, занудности произведения.

Об этом всегда нужно помнить не только «игровикам», но и до­кументалистам и тем, кто создает телевизионные передачи.

Допустим, вы снимаете в телестудии получасовую задушевную беседу или интервью. Предусмотрите в декорации возможность съемки с движения (с тележки или со студийного крана). Хотя меж­кадровый монтаж, само чередование планов двух собеседников тоже есть своеобразный вид движения, однако плавный объезд сидящих в креслах или за столом героев привнесет в эту сцену дополнитель­ное ощущение интимности и откровения.

Второй вид движения — движение для создания определенно­го настроения.

Умение создать в своем произведении то или другое настрое­ние — качество подлинного творчества в любом виде искусства: в живописи, архитектуре, музыке... Для экранного показа — это не менее важное обстоятельство. Уже одно то, что автор сумел создать в своем произведении и передать зрителям какое-то настроение, говорит о высоком уровне его творческой потенции.



Но в силу того, что экранное произведение всегда представляет собой ту или иную форму рассказа, настроение в нем не может быть чем-то самостоятельным. Оно всегда связано с контекстом, обус­ловлено предшествующей этому настроению информацией и, как правило, готовится ходом предыдущих событий или обстоятельств.

Движение камеры способно подчеркнуть состояние героя, пер­сонажа или документально действующего в кадре лица. Это может быть и страх, и внутреннее напряжение, и радость, и уныние, и ощущение фатальности, и состояние эйфории... Ключом к возбуж­дению у зрителя таких переживаний является скорость движения изображения на экране, скорость панорам и перемещения камеры с Учетом выбора соответствующего фокусного расстояния объектива и крупности плана.

В «Ностальгии» у А. Тарковского есть очень длинный план, в котором герою нужно пройти с зажженной свечой большое рассто­яние на каких-то древних и заброшенных развалинах — от одной стенки до другой. Только при условии, что свеча не погаснет, он Достигает своей цели. Только при выполнении этого непременного ресования произойдет то, чего он так настойчиво добивается.

Весь этот проход снимается одним планом с параллельным дви­жением аппарата. Предварительные обстоятельства, условия осуществления его желаний нам известны до начала прохода



Рис. 11

Герой зажигает свечу и начинает идти. Поддувает ветерок. Пла­мя колышется и того гляди затухнет. Он прикрывает огонь ладо­нью. Идет медленно, чтобы не сорвать пламя с фитиля. Все вни­мание героя и зрителей приковано к колышашемуся огоньку.

Кадр начинается с крупного плана, зажигается свеча. Далее ар­тист О. Янковский отходит на общий план и начинает движение от стены. И, как привязанная, рядом с ним едет камера. Позади фигу­ры артиста медленно в противоположном направлении движется фон.

Зритель не знает, как долго ему придется еще идти, и это усугуб­ляет напряжение. Истекает пять секунд, десять, пятнадцать... Лег­кий порыв ветра. Он прикрывает свечу спиной, идет дальше. Еще порыв... Свеча гаснет. Он возвращается обратно.



Действие начинается с начала. Снова исходное место, опять зажигается свеча, опять дует ветерок, но нужно двигаться. И герой идет, загораживает пламя от ветра полой плаща, потом опять рукой.

В съемке повторяется все один к одному. Только артист действу­ет с повышенной осторожностью и медлительностью, чтобы со­хранить огонь свечи на всем длинном пути. Напряжение у сочув­ствующих зрителей еще более возрастает.

Проходит десять секунд, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят... Это колоссальное количество времени для экрана при отсутствии смены действий. Нервы у зрителей уже напряжены до предела, а герой все идет и идет. По мере приближения к цели герой все бли­же и ближе подходит к камере, укрупняется.

Постановка кадра в профиль к персонажу не дает возможности зрителю увидеть, куда он идет, сколько еще осталось шагов или метров до цели.



Рис. 12

Такое режиссерское решение еще более усугубляет напряжение (рис. 11). Неизвестность, неопределенность, или, как говорят уче­ные, недостаток информации всегда ведет к повышенному нервно­му возбуждению, и режиссер умело пользуется эти приемом.Вы можете спросить: а где же в этой сцене то движение, которое создает напряжение, что движется в кадре?

Фон! Он медленно вползает (по-другому не скажешь), именно вползает из-за вертикальной рамки кадра. Именно туда и на свечу смотрит зритель. Из-за этой вертикальной границы кадра зритель ждет появления того камня, до которого нужно дойти герою. А это­го камня все нет и нет, и нет... Проходят разрушенные проемы быв­ших окон, но все — не то и не то. Ветер опять срывает пламя, герой возвращается обратно и вновь зажигает свечу. Все повторяется.

Третья попытка оказывается самой длинной и заканчивается крупным планом: свеча в руке (рис. 12). А общая продолжитель­ность кадра достигает 8-ми минут.

Это — пример мастерского использования движения камеры для создания напряженного ожидания, смешанного со страхом. Эту сцену нельзя было снять иными методами, например, с применени­ем межкадрового монтажа без потерь тех художественных досто­инств, которыми ее наделил А. Тарковский. А если вам захотелось узнать, чем закончилась сцена, то посмотрите фильм «Ностальгия».



Еще пример. В одном из документальных фильмов вдова рас­сказывает о своем муже, репрессированном в сталинские времена и реабилитированном после смерти, спустя много лет. Она говорит о замечательном и талантливом человеке, расстрелянном по приго­вору пресловутой «тройки». Камера медленно панорамирует от ее крупного плана на уголок скромно обставленной комнаты и пере­ходит на стену. Движется по редким фотографиям, запечатлевшим далекие счастливые годы ее жизни. Она с мужем в каком-то парке. Улыбающийся отец с малышом на коленях, они втроем, маленькая фотография мужа с какого-то документа в рамочке. После каждой фотографии большой промежуток пустой стены с дешевыми обо­ями в полосочку и редкими цветочками.

У человека были грандиозные планы на будущее, но о нем оста­лись только воспоминания в памяти женщины и четыре фотогра­фии. Личность, талант и счастье семьи растоптала и уничтожила бесчеловечная большевистская машина. Эти люди отдали чудовищ­ному строю свою душу, свой труд и способности, а он обрек их на смерть и страдания. Гонимая политической системой вдова дожи­вает свою жизнь на жалкую пенсию по старости.

Кровь закипает в жилах, когда слушаешь этот рассказ.

Медленная панорама по комнате и голой стене с редко расположенными фотографиями действует на зрителей не менее сильно, чем сам рассказ. Даже промежутки пустой стены «работают» на режиссерский замысел. Эта панорама — свидетельство глубокого взаимопонимания режиссера и оператора, который через визир ка­меры сумел увидеть, почувствовать, а, следовательно, и передать на экране смысл рассказа и настроение, обитающие в скромной комнате. Пустоты между фотографиями — это пустоты в жизни вдовы, отнятые режимом годы обыкновенного человеческого счастья.

Фотографии не имели бы такого воздействия, если бы были сня­ты каждая в отдельности и смонтированы или сняты панорамой с переброской от портрета к портрету (резким и быстрым движени­ем камеры с остановками на фотографиях).



И вновь обращаю внимание читателя! Как много потребовалось объяснений предыстории, обстоятельств, характеристик, чтобы обо­сновать творческое решение сравнительно несложного, но чрезвы­чайно уместного приема внутрикадрового монтажа, чтобы пока­зать, как точно выбранная скорость движения аппарата способна творить настроение в экранном произведении.

А в телевизионной передаче «КВН» для показа оценки конкур­сов используется панорама с остановками на каждом из членов жюри и быстрыми перебросками от одного к другому. Промежутки между судьями в этот момент никому не интересны, все ждут толь­ко результатов оценки конкурса. И такая горизонтальная панорама с рывками становится весьма точным творческим решением.

Теперь иной пример.

Всем известные «Веселые ребята» Г. Александрова.

Фильм начинается с прохода пастуха (Л. Утесова) в сопровожде­нии самодеятельных музыкантов с балалайками и гармошками. Пастух бодро запевает песню: «Легко на сердце от песни веселой. Она скучать не дает никогда...»

Проход в картине занимает 4 минуты. Он снят с параллельного проезда камеры тремя кусками, мастерски закамуфлированными монтажными стыками. Низкая точка съемки (взгляд несколько снизу на артиста) помогает приподнять настроение и возвысить постуха-запевалу. Основное, что помогало передать ощущение веселого настроения (кроме самого поведения актеров, конечно, и музыки), это попеременное мелькание переднего плана. Камера ехала, а между объективом и группой оркестрантов время от времени пробегалито отдельные деревья, то кусты, то какие-то предметы (рис. 13). Запевала то удалялся, то приближался к камере, бил чечетку на мо­сту, играл мелодию на стальных прутах ограды. А на фоне мелька­ли люди, которые глазели на этого самоуверенного пастуха и при­ветствовали его с восторгом. Они проносились по экрану в обрат­ном направлении по отношению к основному движению артистов и как бы усиливали для зрителя ощущение бодрости действия (рис. 14).

Имеем право сказать, что камера великолепно справилась со своей задачей в этой сцене и сумела передать зрителям бодрость духа, которым был заряжен артист.



Можно было бы приводить и приводить примеры, но их еще бу­дет достаточно в дальнейшем рассказе.



Рис. 13

В любом случае, безотносительно к конкретному содержанию необходимо знать, что медленное движение объектов в кадре или всего изображения в рамке способно вызвать у зрителя ощущение

спокойствия, благолепия, размеренности или, в зависимости от кон-66

текста и предварительных обстоятельств действия, — ожидание чего-то, уныния, грусти и даже страха. Выбор скорости движения на экране, конечно, зависит от драматургии, решение принимается режиссером и оператором в соответствии с их пониманием и ощу­щением настроения сцены.



Рис. 14

Быстрое движение на экране, как не трудно догадаться, способ­но вызвать у зрителя и приподнятость настроения, и возбуждение, и дискомфорт, и при определенных условиях страх, ужас и т. д.

Строгих рецептов нет! Думайте и творите по подсказке разума, сердца и интуиции в соответствии с задачами, которые вы решаете в этой сцене.

Движение поперек кадра, на камеру, от камеры и по диагонали кадра

Выбор направления движения объектов в кадре и камеры по отноше­нию к объектам есть важная составляющая режиссерского решения. Давайте договоримся о понятиях: что есть что!

Движение поперек экрана



О движении поперек кадра, перпендикулярно к оси объектива,»

много говорить не стоит. Это самый прямолинейный, с точки 3pei

ния художественного выражения, вид движен

ния, самое простое и в целом ряде случаев!

почти примитивное режиссерское действие,'

если оно преднамеренно не подчеркивает ка-|

кой-то ход событий или прямолинейность

характера героев (рис. 15). По сути дела, мы с,

вами начинаем разговор о динамической kom-J

позиции кадра.

Рис. 15



Первый вариант движения в кадре: камера статична — че­ловек движет­ся слева направо перпендикулярно оси объектива, а, следовательно, по­перек кадра (рис. 16).



Иногда прямолинейной (лобовой) композицией кадра пользуются в экс­центрических комедиях и сатирических фильмах, чтобы подчеркнуть глупость или примитивность мышления героев. Не примите это как рекомендацию с однозначным толкованием, ибо движе­ние поперек кадра—это еще и способ достичь максимальной скорости пере­мещения объекта по экрану.





Второй вариант движения: объект (лес) стоит на месте, как ему полага­ется, а камера движется справа нале­во в противоположном направлении по отношению к движению на экра­не (рис. 17).

Рис. 16

И то и другое будет в общем случае называться движением в кадре.

Движение прямо на камеру и от камеры

Вспомните, как на вокзале вы провожаете взглядом удаляющий­ся последний вагон поезда. Если вы проводили любимую девушку, то возникает щемящее чувство утраты. Но если вам не приходи­лось провожать ненавистную тещу, то поверьте знающим: по мере удаления последнего вагона к провожающему приходит несрав­ненное облегчение и кажется, что пространство расширилось пе­ред вами.



Во время просмотра зритель обя­зательно наполняется подобными эмоциями в связи с конкретным со­держанием, если видит движение объекта, удаляющегося от аппарата. Но это далеко не единственные ва­рианты использования движения на камеру и от нее.

Существуют три возможности осуществления таких движений: пу­тем перемещения объекта при ста­тичном аппарате, наезд камеры на объект или отъезд от объекта и так называемый «ложный» наезд путем использования трансфокатора.



Рис. 17

Когда объект приближается к ка­мере, он всегда выполняет чью-то волю. Это может быть как собствен­ное желание героя, так и выполне­ние приказа. Но такое движение в кадре — всегда результат развития действия, сюжетное событие. На эк­ране фон неподвижен, а перемеща­ется только объект.

Когда аппарат наезжает, придвигается к объекту, то на экране возникает движение, которое вызывает ощущение приближения к предмету интереса. Это прием так и называется — наезд.

На экране происходит сужение поля зрения с одновременным укрупнением объекта без искажения перспективы пространства. Обратное впечатление у зрителей появится, если применить отъезд камеры.

Несколько иначе складывается ощущение у зрителя, если он на­блюдает за действиями героев во время наезда или отъезда с помо­щью трансфокатора. На меня трансфокаторный наезд производит впечатление притягивания героя или объекта к зрителю. А отъезд, наоборот, — отталкивание персонажа или предмета. На экране за счет изменения фокусного расстояния объектива проис­ходит не только укрупнение или обобщение объекта, но и измене­ние перспективы, трансформация пространства, что неизбежно ска­зывается на ощущениях зрителей. Трансфокаторный наезд или отъезд и изменение изображения, полученное за счет наезда или отъезда камеры, вызывает у зрителя разные впечатления. Опытные операторы и режиссеры никогда не пойдут на то, чтобы заменить «живой» наезд камеры на трансфокаторный с целью облегчения съемки или се удешевления. Они знают, что это приводит к разным воздействиям экрана.



Ныне все любительские камеры оборудованы объективами с пе­ременным фокусным расстоянием — лучшая забава самоучек и ди­летантов. Нажал на одну сторону коромысла — все стало крупней, нажал на другую — стало больше предметов в кадре. Зачем менять точку съемки, нажал на клавишу и... — «стало лучше видно»!

Конечно, трансфокатор на камере — результат технического про­гресса, облегчающий съемку: не требуется смена объективов. Но профессионал не может быть ленивым. Он обязан выбирать тот прием, который соответствует требованиям драматургии и содер­жания независимо от вида экранного творчества: игровое кино, до­кументалистика, телепередача или реклама.

Движение героя на камеру может выражать его уверенность в себе, угрозу, проявление интереса к мелкому объекту и т. д.(рис. J8).

На рисунке показаны несколько фаз подхода к аппарату с выхо­дом на крупный план. Иногда, когда движение угрожающего объекта осуществляется быстро, энергично и применяется короткофокус­ный объектив, такое движение может вызвать у зрителя даже ин­стинктивное желание отодвинуться от экрана, как от реальной уг­розы ему самому.

Сплошь и рядом в американских боевиках применяется этот при­ем в том виде, как он показан на рисунке.

Как весьма эффектный прием используется движение на камеру автомобиля или поезда с последующим проездом над камерой. А короткофокусный объектив способен при такой съемке придать движению на экране повышенную динамику.

Отход, удаление героя или объекта от аппарата, как уже говори­лось, способны придать кадру разную эмоциональную окраску, но чаще всего этот прием используется для создания грустного настро­ения при разлуке, прощании. Начиная с картин Ч. Чаплина, он мно­гократно применялся и применяется в финальном кадре повествования. Но необходимо помнить, что удаление объекта означает, что «мы» остаемся, а он направляется к другому существо­ванию, к другой жизни в других обсто­ятельствах.

Совсем иначе осмысливается удале­ние камеры от объекта. В этом случае на месте остается сам объект или ге­рой. Он будет продолжать свою жизнь, как и раньше, а «мы» покидаем его, расстаемся с ним и направляемся к дру­гому обитанию.



В своем первом, еще любительском фильме «Рассказ об институте» автор использовал отъезд камеры для фи­нального плана, чтобы выразить грусть выпускника, который провел пять сча­стливых лет в здании Мусина-Пушки­на на Разгуляе. Камера удаляется от фасада с колоннами, где на ступеньках подъезда стоят первокурсники.

Видимо, этот прием не устаревает, если его применяют в экранных про­изведениях уже сто лет.

После всех объяснений не трудно

догадаться, что приближение камеры к

объекту должно в общем случае озна­

чать, что это «мы», зрители, придвига­

емся к объекту, причем точка зрения

автора совпадает со взглядом зрителей.

Нет нужды приводить конкретные при­

меры. Они встречаются почти в каж-                                             

дом произведении.

Идет на телевидении беседа между журналистом и звездой экра­на. И если режиссер хочет подчеркнуть задушевность и искренность



Рис. 19

разговора, его откровенность, то непременно использует медлен­ный наезд камеры. Он создаст на экране ощущение сужения про­странства, впечатление, что слова, произнесенные рассказчиком, пред­назначены только собеседнику, а зрители оказались невольными на­блюдателями и слушателями, как бы присутствуют при разговоре, но не участвуют в нем активно из-за

скромности. Укрупнение в результате наезда камеры делает негром-кое произнесение реплик естественным для интимной беседы, об- нажает мимику лиц и искренность или лукавство глаз говорящих. Это «мы» подошли к ним, проявляя свое уважение.



Рис. 20

Наезд всегда представляет собой акцент, резкий или мягкий, но акцент. Представьте себе, что мы снимаем большую толпу с гигантского опера­торского крана. Сначала у нас в кад­ре тысяча людей. Но кран опускает камеру и приближает ее всего лишь к одному лицу, которое нас интере­сует, к лицу героя. И наезд по пути от дальнего плана до крупного очень многое расскажет зрителям и окажет­ся ярким акцентом в повествовании.

Рис. 21

рования какой-то важной де­тали события. И это будет автрансфокаторный наезд в какой-то степени является актом не­которого «насилия», притягивания к себе объекта. Он не имеет ана­логов в естественном челове­ческом восприятии. А пото­му, может быть, не числится среди любимых операторских приемов. Но вместе с тем рез­кий, очень быстрый трансфо­каторный наезд бывает про­сто незаменим для акцентиторское действие, выставление на показ зрителям этой детали, своего родадемонстрация.



После террористического акта в городе на площади собралась толпа негодующих. Люди кричат, размахивают руками, не замечая, что преступник стоит рядом с ними. Сделайте резкий трансфока­торный наезд на его лицо до крупного плана от дальнего плана тол­пы, и вы выделите его из толпы этим приемом, продемонстрируете наглость убийцы, его безнаказанность и самодовольство.

Движение по диагонали из глубины

или в глубь кадра

Еще в 1935 году Л. Кулешов в учебнике «Практика кинорежиссу­ры» подробно рассматривал и объяснял преимущества диагональ­ного движения. Такой вид движения обладает своего рода изяще­ством композиции, мягкостью пластики перемещения объекта, объемностью действий в пространстве, как бы преодолевая плос­костное изображение на экране (рис 19).



В схематическом виде, в виде стрелки в кадре, это не произво­дит должного впечатления, но стоит взять объект в движении, который будет не только переме­щаться по экрану, но и увеличи­ваться в размерах, как ощущение объема и достоинств такой ком- 1а позиции становятся очевидны­ми. Так выглядит диагональное движение объекта при съемке статичной камерой (рис. 20).

Но как добиться диагонально­

го движения с помощью движе­

ния камеры?

Давайте поразмышляем... По­

ставим камеру в большой комна­

те и снимем ее с диагональным                                                 

перемещением аппарата по отно­

шению к линиям окон, пола и потолка (рис. 21). Мы все сделали,

как полагается. Вы согласны (рис 22)1.

В начале кадра мы получили одну информацию: часть окна в



комнате. В конце плана нам открылась другая информация: комна та большая, имеет много окон и даже в двух стенах... Задача при­внесения дополнительной информации с помощью движения ка­меры выполнена, но... Но вы забы­ли, что в этой книге вас могут ждать подвохи.

Рис. 23

Вдумайтесь: такое движение камеры было недостаточно осмыс­ленным. Это — почти панорама обзора, чтобы дать нам только пра­во сказать, что комната пуста. Ко­нечно, это тоже может быть режис­серской задачей, но уж очень скромной. Скорее так — поката­лись с аппаратом на рельсах и не более.





А потому движение камеры, которое принесет на экран допол­нительную информацию, дол­жно всегда быть подчинено се­рьезным режиссерским зада­чам, выражать какой-то смысл или возбуждать у зрителя до­полнительные переживания, связанные с драматургическим изложением событий.

Для исправление своего лег­комыслия вносим дополнитель­ные изменения в предложенную мизансцену. Поместим туда че­ловека, который смотрит в окно на общем плане и быстро пере­ходит вправо к другому окну. Заодно поменяем направление движения камеры: не слева на-

Рис. 24

право, а справа налево. Персо­наж будет перемещаться в кад­ре. И камера, сопровождая его перемещение, начнет двигаться. А в конце плана и действующее лицо, и зрители увидят в окне что-то неожиданное (рис. 23).

Что же произошло? Человек стоял и смотрел в окно. На улице послышался звук про­езжающей машины. Затем визг тормозов, удар и шум взревевшего двигателя. Чтобы разглядеть случившееся, герой быстро переместился в другой конец комнаты и увидел вместе со зрителями распластанно­го на асфальте мужчину (рис. 24).



Рис. 25

Вот вам допод­линный внутрикад-ровый монтаж. Хотя мы имеем дело все­го лишь с простей­шей мизансценой в кадре. А только по­думайте, что пере­живет и персонаж, и зрители, если машина сбила как раз того хорошего человека, которого с нетерпением ждал с добрыми вестями наш герой!



В общем случае диагонального движения старайтесь всегда ста­вить кадр так, чтобы линии перспективы снимаемых объектов со­здавали диагонали, по которым происходит движение в кадре. Чаще всего так изящней будет выглядеть его композиция.

Даже при про­стейшей съемке ули­цы с движения (с ав­томобиля, например) при создании доку­ментальных филь­мов, когда нужно по­казать лицо незнако­мого города, поста­райтесь выполнить эту рекомендацию (рис. 25). На плане показан ряд домов, направление угла съемки и направление движения автомобиля. На экране вы получите бегущую из глубины и расширяющуюся по диа­гонали улицу (рис. 26).



Прочитав несколько страниц о действиях с объективной каме­рой, считайте, что вы получили лишь одну тысячную дозу знаний о ее возможностях. На учебник надейся, но в реальной практике -сам не плошай.

Некоторые возможности субъективной камеры

Перед читателем снова «сложная» задача: вспомнить, что позво­ляет режиссеру перейти на точку зрения героя, какой для этого су­ществует прием? А пока — общие объяснения

Наиболее ранний и совершенно очевидный пример использова-|

ния субъективной точки зрения дал кинематографу знаменитый

Аоель 1 анс. В фильме «Колесо» режиссер несколько раз применяв

ет субъективную позицию камеры.

Сюжетная предыстория той сцены, в которой используется этот

прием, проста: с машинистом по имени Сизиф случилось несчас-

тьс. Ему ударила в глаза струя пара, и он ослеп. Спустя некоторое

время уже слепой машинист берет руками трубку, но не видит ее.

Он мнет ее пальцами, потом подносит к лицу, пытаясь все-таки раз- 

глядеть. А после этого следует крупный план трубки в руках с силь-

но размытыми очертаниями. Далее Сизиф берет разные вещи, и 

каждый следующий предмет с точки зрения героя зритель видит 

снятым вне четкой резкости.

Но то был немой кинематограф, 1922 год и межкадровый монтаж.

Субъективная камера в движении тоже стоит на точке зрения ге-роя, но только движется так, как перемещается действующее лицо.

Для простоты объяснения придумаем короткую страшную сказ-

ку.

Злые старшие братья поручили младшему принести из глубокой заколдованной пещеры «живую воду», чтобы вылечить болыюго отца. Но они не предупредили Иванушку, что ждет его под землей.I Однако дали строгий наказ — без живой воды не возвращаться.

Иванушка собрался в дорогу, одел кафтан, взял краюху хлеба,

свирель, ушат для воды, свечу огниво и отправился в путь.

Подошел к горе, отворотил камень у входа в пещеру и шагнул

темноту.                                                                                                     "

Прошел семь шагов. Совсем стало темно. Зажег свечу, оглядел ся. Видит: кругом каменные стены и только в одном углу естьуз кий лаз. Почесал затылок и — головой вперед на карачках. Ползег



на четвереньках, а впереди ничего не видит: полная темнота. Тишина гудит в ушах. По сторонам только стены каменного хода. Но вдруг стены отступили, и он оказался в море темноты. И тут же из полного мрака выскочила на него Кикимора и с диким смехом преградила путь.

—   Как вовремя ты появился! Сейчас я тебя на бартер пущу —у

бабы Яги на дрова обменяю, костер разожгу и согреюсь.

—   Да возьми лучше мой кафтан. Дрова сгорят и опять холод

наступит. А кафтан всегда греть будет, — предложил ей Иванушка.

Взяла кафтан Кикимора и пропустила младшего дальше.



Идет Иван со свечой, а впереди ничего не видит. То о камень споткнется, то лбом о низкий пото­лок ударится так, что искры из глаз дождем сыплются. А дальше опять полная темнота, и куда идет понять не может. Страшно, аж жуть...

Дальше вы можете придумать ко­нец по собственному усмотрению. У Иванушки может гаснуть свеча, на него могут выскакивать разные зве­ри и чудища, а нам достаточно этого вымышленного начала сказки.

Теперь необходимо вспомнить, как присваивается камере точка зре­ния героя.

Как обычно — сначала мизансце­

на. Мы начнем ее разработку с мо­

мента, когда Иванушка вошел в пе­

щеру и зажег свечу (рис 27). Точка

съемки — 1. Мы ее выбрали из-за

необходимости перейти дальше на

точку зрения героя. Для этого не

только нужно снять крупный или

первый средний план, как у нас, но

еще и актер должен показать своим

действием, что он осматривает пе­

щеру, вглядывается в нее. Лишь пос­

ле этого мы получаем право увидеть

подземелье глазами героя—точка 2.                                            Рис. 27

Со второй точки снимаем панора-

му осмотра с движением камеры слева на­право. Изображение в кадре будет двигаться в обратном направлении. В конце плана обя­зательно статика: он увидел лаз {рис. 28). Кад­ры на раскадровке 2а— 26. Таким образом, мы осуществили внутрикадровый монтаж с помощью субъективной камеры, расположен­ной на статичной точке — один из вариан­тов использования движения камеры.



Далее мы ставим камеру на точку 3. Голо­ва Ивана появляется из-за угла, и он на чет­вереньках начинает ползти на камеру, смот­ря прямо в объектив. И снова мы получаем право перехода на точку зрения героя. Точка 4. Но теперь у оператора сложнейшая зада­ча: проползти вместе с камерой по тому же лазу, как это только что делал артист. Мож­но, конечно, умудриться и провезти аппарат по какому-нибудь дощатому настилу, но во время движения нужно покачивать камеру, трясти ее, чтобы создать эффект передвига­ющегося на локтях по камням человека. А еще поставить на камеру свет.

Допустим, все так, как было задумано, уда­лось. Что мы видим на экране?

Смотрим в раскадровку: сначала впереди каменная труба с полной темнотой в конце. Она движется на нас, как это только что де­лал герой 4а. Покачиваясь, медленно, как бы стукаясь головой о потолок, перемещается камера, а на экране, качаясь и подергиваясь, на нас надвигается черный выход из лаза. И чем он ближе, тем больше места на экране займет чернота. И как только камера выйдет своим полем зрения за устье лаза, тьма займет весь экран (свет от камеры не должен экспонироваться на противоположной стене пе­щерного зала). Если учесть, что нам помогает звук, нагнетая страх на зрителей, то зал будет скован ожиданием чего-то неприятного. И предположения зрителей оправдаются: снизу в кадр вскочит Кикимора, вся белая в ярком свете прибора, и закричит, размахивая кос­тлявыми руками в лохмотьях.

Зал вздрогнет. Мгновенное появление белой фигуры на черном фоне с импульсивными движениями и криком произведет нужное впечатление на зрителей. Режиссерская задача будет выполненной. Дальше можно раскручивать события в соответствии с вашей фан­тазией и дать возможность Иванушке напороться в темноте еще на бабу Ягу, Змея-Горыноча и т. д., используя еще несколько раз прием субъективной камеры подобным образом.

Многократно таким приемом пользовались документалисты на съемках работы спелеологов и водолазов.

Этот же самый прием применил Спилберг в фильме «Индиана Джонс». Его герои садятся в вагонетку, чтобы удрать от преследо­вателей в подземелье. Вагонетка мчится по рельсам под уклон с невероятной скоростью. Рельсовый путь виляет в штреке то впра­во, то влево.



Режиссер в монтаже чередует планы испуганных героев и кад­ры, снятые с их точки зрения из вагонетки субъективной камерой. И каждый раз, когда поворот или подъем скрывает видимость, зри­телей охватывает ужас вместе с героями: а вдруг сейчас разобьются или окажутся в плену. Если вы ездили по горным дорогам на авто­мобиле, то это — как раз эффект закрытого поворота.

Чего добивается режиссер, используя субъективную камеру?

Он получает возможность заставить зрителей пережить те же эмоции, которые в данный момент развития действия испытывает герой, временно отождествить наблюдателя с персонажем.

Совершенно блистательное использование субъективной каме­ры явили нам М. Калатозов и С. Урусевский в фильме «Неотправ­ленное письмо».

Горит тайга. Геологи мечутся, пытаясь найти выход из зоны по­жара. Рабочий партии, самый сильный человек из экспедиции, ко­торого играет Е. Урбанский, ищет коридор без огня. Не разбирая дороги, он бежит в одну сторону, но натыкается на стену огня. Бе­жит в другую напролом через чащобу кустов и деревьев, и тот же результат. В поисках выхода он теряет в тайге единственную жен­щину их крохотной группы, свою возлюбленную. С еще большей скоростью он начинает метаться по тайге.

В этой сцене, чтобы передать эмоциональное переживание ге­роя, оператор Е. Урусевский брал в руки легкую камеру с короткофокусным объективом и сам бегал с ней напролом через кусты и ветки деревьев. Эффектна экране был поразительный. Беспрерыв­но мелькающие ветки сами по себе, помимо сюжетных событий, порождали крайнее беспокойство. Ветки хлестали по объективу аппарата так, что казалось — они вылетают в зал и достают до зри­телей. Эта сцена, которая заканчивается гибелью героя, производи­ла неизгладимое впечатление на всех, кто видел эту картину.

Однако субъективная точка зрения, как и съемка субъективной камерой, не могут быть беспрерывно использованы в произведе­нии. Это к сведению тех, кто страдает чрезмерной склонностью к экспериментаторству. За вас такой эксперимент уже провел режис­сер Р. Монтгомери в фильме «Дама в озере» аж в 1946 году.



Он отождествил камеру с главным действующим лицом карти­ны — детективом. Лицо этого сыщика зрители видели только тог­да, когда он подходил к зеркалу. А все остальное время персонажи, общаясь с ним, обращались в зал, разговаривали с залом, смотрели в зал. Время от времени на переднем плане появлялись руки с сига­ретой, и по экрану расползался дым.

Представьте себе, что полтора часа, а еще лучше пятьдесят се­рий, все действующие лица разговаривают с вами!

Хотя телевидение показало, что ведущему или диктору можно говорить прямо в объектив неограниченное количество времени при прямом общении со зрителем, в авторском экранном рассказе о ка­ком-то событии его герои никак не могут постоянно выходить из сюжета и говорить со зрителями. Представьте себе: два героя об­щаются между собой. Первый одну реплику бросает в лицо партне­ра, а следующую, адресованную ему же, — с поворотом головы в зал. Такое режиссерское решение как в документалистике, так и в игровом произведении покажется аудитории сущей нелепицей.

Мизансценирование

Экранная мизансцена и ее выразительные возможности

Многие режиссеры и педагоги придают мизансцене важное значение в экранном творчестве. М. Ромм, например, считал ее о дню из главных выразителей режиссерской мысли. Он утверждал, чте «хорошо построенная мизансцена выражает мысль эпизода, егс действие в такой же мере, как слово».

С. Эйзенштейн посвящал мизансцене целые циклы лекций, о чем|видетельствуют стенографические записи и очень интересная и полезная книга В. Нижнего «На уроках режиссуры С. Эйзенштейна».

Оба они опирались на своих великих театральных предшествен­ников К. Станиславского и В. Мейерхольда. А потому для серьез­ного изучения мизансцены следует браться за чтение их трудов. Это самостоятельный раздел режиссуры. Мы же с вами осваиваем внут-рикадровый монтаж.

Одна из главных задач мизансценирования — акцентирование внимания зрителей на конкретном куске действия, ответственной реплике и мимике актеров, важном жесте или на какой-либо ин­формации в ходе развития содержания — монтаж образов без деле­ния сцены на кадры. Для этого или актер придвигается к объективу, или камера подъезжает к нему либо к значимому предмету. Движе­ние при этом чередуется с остановками для удержания внимания на объекте.



Простой пример из фильма А. Алова и В. Наумова «Мир входящему».

Один из главных героев по имени Иван Ямщиков получил тяже­лую контузию, оглох и частично потерял рассудок. Он сидит на гру­де камней, спиной к простенку разбитого модного магазина с мане­кенами, и неосознанно жует хлеб. А кругом еще продолжается вой­на. Далее следует кадр, в котором мы видим угол разбитой витрины с куском стекла, а за ним ноги упавшего манекена (рис. 29). Разда-



Рис. 29

ются выстрелы, в стекле образуются круглые пулевые пробоины. От очередного выстрела стекло осыпается, и следует панорама впра­во. В полуметре за простенком сидит Ямщиков с бессмысленным взглядом и жует кусок хлеба... Судьба!В таком полусознательном состоянии он мог бы сидеть и с про­тивоположной стороны простенка, но Господь Бог пощадил ге­роя войны.

Актерская мизансцена позволила выразить расстройство со­знания у контуженного, а мизансцена камеры (панорама) — авторскую мысль.

Глубинная мизансцена

1,3

за

Рис. 30

нять по плану съемки (Было бы несправедливо умолчать об отечественном новаторстве. Этот вид мизансцены разрабатывал в российском кинематографе М. Ромм. По его собственному мнению, наибольшего успеха он дос­тиг в фильме «Русский вопрос». Суть его идеи и приема можно по-

рис. 30). В декорации и даже се преде­лами укладываются рельсы для движения камеры. Актеры получа­ют возможность перемещаться от крупного плана на фоне дскора-| ции далеко в ее глубину до общего плана, меняться местами, не стесняя свои движения узкими рамками кадра, и прожить в роли! перед аппаратом достаточно длинные сцены.

Такая сцена может начаться с момента, когда камера стоит на| точке 1, персонаж, обозначенный на плане светлой фигурой, расположен на крупном плане, а отрицательный герой (темная фигу-| ра) — в глубине кадра у окна. Дальше развитие мизансцены и движение камеры можно расшифровать по стрелкам и фигурам на плане.



Этот прием позволяет режиссеру путем мизансценирования (вы­ход на крупный и уход на общий планы) убедительно расставлять необходимые по мысли и драматургии акценты, легко удерживать внимание зрителей, сопоставлять разные по содержанию пласти­ческие образы.

Сочетание нескольких приемов

Весьма сложный пример внутрикадрового монтажа и мизансце­нирования из фильма «Мир входящему».

Сцена, длящаяся 4,5 минуты, снята одним куском с применени­ем простейших технических средств: тележка с рельсами и транс­фокатор на камере.

Война. Последние месяцы. На территории Германии — войска союзников и русских. Молоденький лейтенант в отчаянии выбега­ет на немецкий автобан. Он пытается найти машину, чтобы до­везти до госпиталя беременную немку. Ей вот-вот рожать. Силь­нейший туман. Наши машины промчались и не остановились на его призывы. Один. Растерянность. Бежит куда-то вдоль бана и теряется в тумане.



Рис. 31

Далее начинается тот кадр, о котором идет речь.

В белой вате тумана на дальнем плане появляется фигура лей­тенанта. Он бежит на камеру. Подбегает к стоящему американс­кому грузовику, заглядывает в пустую кабину и бежит дальше, снова почти растворяясь в дымке.Возвращается обратно к стоящему грузовику и видит торча­щие из-под него ноги. Трясет за ботинок солдата (первая часть, мизансцены), рис. 31.



Рис.32

Из-под грузовика вылезает американец, громила-водитель (не полторы головы выше лейтенанта), и, не обращая внимания на на­шего, лезет под капот. Ему и в голову не пришло, что рядом —\ русский офицер. Свои приставалы давно надоели, и ехать надо.



Рис. 33

Тогда лейтенант настойчиво трясет его за ляжку. Тот в гне­ве спрыгивает с бампера, захлопывает капот и поражается уви­денным: перед ним русский! Радость встречи, объятия, разговор на двух языках без понимания. Наш офицерик пытается объяснить,что ему срочно нужно доставить в госпиталь беременную фрау. Кроме слова «фрау», американец ничего не понимает и сразу начи­нает, догадываясь, улыбаться, подходит к кабине, ныряет рукой в кузов и достает две бутылки пива, одну — себе, другую —русско­му. Выпивают. Ехать в названный русским пункт он не собирает­ся, садится в кабину и захлопывает дверь, намереваясь трогаться.



(Рис. 32).

Лейтенант снова открывает дверь, тот захлопывает. После непродолжительной борьбы за дверь лейтенант забегает за пе­редний бампер машины и преграждает ей путь. Происходит пере­бранка. Лейтенант не отступает. Тогда американец вылезает из кабины со второй бутылкой, отводит русского к обочине и предла­гает еще выпить. Пока лейтенант пытается открыть ударом о сапог бутылку, верзила устремляется к кабине, чтобы уехать. Рус­ский офицер останавливает его у подножки и не дает сесть в ма­шину. Американец негодует и всей своей гигантской фигурой от­тесняет нашего до обочины. Происходит бурный обмен реплика­ми. Каждый называет свой, нужный ему пункт назначения. Води­тель отказывается ехать по просьбе русского.

Обиженный лейтенант в сердцах бросает ему послед-нюю реплику в лицо. — Тоже мне, со­юзники!...— И уходит обратно в туман, откуда пришел, с на­деждой найти другую машину (третья часть мизансцены, рис. 33).



Что удалось                                                                                 Рис. 34

выразить режис­серам на экране?

Кадр начинается с дальнего плана. На большом пространстве в

тумане герой оказался один, и помощи ждать неоткуда. (Рис 34)

pРис 35

pРис 36

Рис. 38

Он приближает­ся к камере и наты­кается на машину. Обходит ее, загля­дывает в кабину. Пуста.

(Рис. 35)

Оба кадра сняты с точки 1.

Бежит дальше в туман. Останавли­вается, возвратается и видит торчащие из под машины ноги. Трясет за ногу. (Рис.  36). Камера следила за актером, когда он от кабины побежал дальше, а потом вернулся. Аппарат переехал с точки 1 на точку 2 и сделал две панорамы за актером: вдоль дороги и обратно к машине.



Американец вылезает из- под машины и, не глядя, ныряет под капот. Русский настойчиво дергает его за ляжку. (Рис. 37).

Как только дело доходило до разговора, трансфокатор сужал поле зрения. Мы отчет­ливо смогли уви­деть разницу в ро­сте персонажей и их реакцию на встречу (рис. 38). Следуют объятья. Этот момент снят с точки 3.

Рис.36

Здесь необходи­мо добавить, что во время съемки средних планов ка­мера не статична. Оператор А. Кузне­цов постоянно де­лает поправки композиции. Герои пе­ремещаются то не­много влево, то на­зад, то делают шаг или два в сторону. А камера четко, как прилепленная к ним, смещает поле своего зрения, удерживая их в наи­лучшей компози­ции. Это и называ­ется поправкой или доводкой камеры. Мелкие движения актеров и камеры на планах мизансцен не обозначаются. Имеется в виду, что такие по­правки составляют неотъемлимую часть операторской профессии.

Как только артисты переходят к размашистым жестам или дела­ют несколько шагов, режиссеры по мизансцене уводят их в глубь кадра, и они оказываются на общем плане. Это происходит, напри­мер, когда они выпивают по бутылке пива (точка 4).

Момент, когда американец сел в машину, а наш лей­тенант преградил ей путь, показан на следующей мизан­сцене (рис.32, точтив следую­щем кадре (рис. 39). И, наконец, ког-Да американец с Угрозой теснит чрезмерно настой­чивого лейтенанта к обочине, снят тоже с этой точки. {Рис. 40).

Объятия, распитие бутылки, дергание две­ри — все это элементы мизансцены, которые показывают отноше­ния героев друг к дру гу, выражают авторс-

Рис. 39

кую мысль.

Но в данной сцене; актеры не беспрерывно движутся. Время от времени они останащ ливаются, чтобы обме­няться непонятными друг другу словами. Их остановки с репликами I или без них, но с каки­ми-то жестами заставляют остановиться и камеру. Остановка пос­ле движения — акцент, концентрация внимания зрителей. И этим приемом режиссеры неоднократно пользуются в описанной сцене. Так достигается управление вниманием зрителя — посредством мизансцены, движения актеров, движения камеры и ее остановок.



Возможно, у чи­тателя уже возник вопрос: в каком по­рядке и как присту­пать к разработке сложного внутри-кадрового монтажа?

В этом деле суще­ствует два подхода.-Первый. Сначала ри­суется сложная мизан­сцена на плане боль­ шой декорации или натурной площадки, а потом выбирают­ся приемы съемки

Рис. 40

этой мизансцены, когда сюжетно заданы действия и перемещения актеров. На схеме длительной сцены расставляются точки съемки и выбирается метод и техника, которые позволяют осуществить съем­ку достаточно выразительно и без остановки камеры. При этом могут быть использованы и тележка с рельсами, и автомобиль, раз­ного рода краны.

Второй. Этот метод импонирует мне больше. В его основе — одновременный поиск наиболее выразительных и мизансцен, и кад­ров. Не расстановка точек съемки подгоняется под мизансцену, а идет параллельная увязка движения и перемещения действующих лиц и перемещения и движения камеры с учетом наибольшей вы­разительности. Не может одно довлеть над другим. Выразительная мизансцена на площадке, но не совсем эффектный кадр. И наобо­рот: эффектный кадр при неудобной для актера и неоправданной мизансцене ради такого кадра.

Правда, самое замечательное творчество на бумаге не может остановить творчество на площадке. Даже при использовании вто­рого метода разработки внутрикадрового монтажа часто прихо­дится корректировать и первый, и второй, и последующие вари­анты. Взгляд в камеру на репетиции иногда обнаруживает такие неожиданные и эффектные ходы, которые заставляют отказывать­ся от первоначально задуманного плана. Творчество и творчес­кий поиск не могут прекращаться ни на одном из этапов создания произведения. Однако самым распространенным и самым универ­сальным методом экранного рассказа остается сочетание межкад­рового и внутрикадрового монажа в одной сцене. Но это — от­дельный разговор.

Глава 3. МОНТАЖ ЗВУКА

Новорожденный побеждает Великого

Радио, фонографы и звукозапись были изобретены примерно в одно время.



Первый звуковой фильм был ровесником лент Л. Люмьера. Од­нажды, когда Т. Эдисон вернулся к себе в лабораторию, ему был преподнесен сюрприз. В ответ на приветствие мэтра с маленького экрана ему ответил помощник, произнеся несколько слов синхрон­но, и снял шляпу.

Изобретение Т. Эдисона было запатентовано и даже куплено од­

ной из американских фирм. Но, несмотря на все предпосылки и

техническое решение синхронизации звука, кино пошло по безго­

лосому пути развития.

Эффект движущихся картинок был настолько сногсшибательным, что изумленная публика простила кинематографу беззвучие. Кино­ребенок стал расти безголосым, а изобретение великого американ­ца так и осталось не реализованным.

Правда, здесь следует оговориться. Создатели фильмов быстро обнаружили, что сидеть в темном зал и смотреть на экран в гробо­вой тишине совершенно невозможно. Это действует угнетающе. Нужно занять каким-то делом зрительские уши. И вскоре во всех залах появились таперы. Даже молодой С. Рахманинов сопровож­дал своими импровизациями на рояле немые фильмы.  Шли годы. Во многих странах мира были созданы подлинные : шедевры киноискусства, безголосый ребенок вырос, возмужал и пре­вратился в Великого немого.

Идея дальновидения и прекрасного сказочного зеркальца, кото­рое рассказывает все, существовала давно. А с рождением радио у этой идеи стали вырисовываться черты реальной перспективы Но если у кинематографа были технические проблемы с синхронным звуком, то у телевидения как раз со звуком было все в порядке. А дело спотыкалось на кодировании и декодировании изображения, до тех пор пока В. Зворыкин, эмигрировавший из России, не изоб­рел электронный кинескоп в 1931 г. Случись это пятью-шестью го­дами раньше, может быть, кино так и не обрело речи. Балет как искусство, родившись немым, так и остался искусст­вом бессловесной пластики. Что же помешало кинематографу ос­таться немым, при существующем рядом звуковом брате?

Единого мнения на этот счет нет. Одни исследователи кинема­тографа усматривают причину в случайном успехе первого амери­канского звукового фильма «Певец джаза» (1927 г.). Другие—объяс­няют непримиримой конкурентной борьбой элсктропромышленных и кинокомпаний. Третьи — видят побудительное начало звуковой эры в кино в том, что само кино забежало в тупик своих возможно­стей, используя надписи на экране. Четвертые — полагают, что од­новременно соединились несколько причин. Пятые — остаются при убеждении, что звук на экран был привлечен в отчаянной попытке спасти от банкротства одну из американских фирм — как после­дний шанс.



Возможно, все перечисленные обстоятельства сошлись и срабо­ тали как взрыв одномоментно. Но при всей разноголосице мнений, нам кажется, что приход звука в кино был вызван не только вне­шними причинами, но и внутренними потребностями в совершен­ствовании искусства экрана. Существует и шестая точка зрения — звук был призван в фильмы с целью обеспечить наибольшую есте­ственность показа событий на экране, требованием максимально приблизить рассказ в движущихся картинках к реальному представ­лению человека об окружающем мире. На экране — как в жизни! Но не только это.

К тому моменту у зрителей и у кинематографистов появились новые потребности в усложнении и углублении содержания филь­мов. Как ни изощрялся С. Эйзенштейн, чтобы передать с помощью монтажа кадров политические лозунги, — не получилось. Он сам признал невозможность передачи абстрактных понятий средства­ми сопоставления изображений. Кинематограф в ту пору, можно сказать, в какой-то мере исчерпал потенциальные возможности уг­лубления анализа жизненных явлений. За литературой и театром ему было уже трудно угнаться. А он претендовал на лидерство.

Звук и звучащее слово обещали более полное и более тонкое рас­крытие жизни, социальных явлений, психологии человека, грози­лись существенно обогатить палитру выразительных средств кине­матографа. Грозились, но не более.

Звук пришел на экран, и лагерь кинематографистов раскололся. Распался на тех, кто всеми силами сопротивлялся, и тех, кто всемифибрами души приветствовал его успешное шествие по экранам. Для многих режиссеров и особенно актеров победа звукового кино над немым обернулась трагедией. Они не смогли адаптироваться, перестроиться и продолжить работу в новой системе эстетической природы экрана. Великий Ч. Чаплин до конца своих дней так и не смог войти в храм звукового кино, оставшись стоять, лишь пере­ступив его порог.

Для раскола, для неприятия звука у великих кинематографистов были достаточные основания. Первые звуковые фильмы совсем не блистали художественными достоинствами. И на первых порах сбы­лись предсказания С. Эйзенштейна, В. Пудовкина и Г. Александро­ва, обнародованные ими в манифесте под названием «Будущее зву­ковой фильмы», что режиссеры в использовании звука пойдут по пути наименьшего сопротивления — только прямого синхрона, не ища художественных достоинств для своих произведений. Так оно и случилось. Первые годы звукового кино отмечены единственным знаменательным фактом — герой на экране синхронно говорит сво­им голосом. Эту стадию развития кино так и назвали — эпоха «го­ворящих фильмов».



До этого зритель тридцать с лишним лет смотрел, как на экране актеры и документальные герои раскрывали рот, никогда не слы­шал их речи, а только видел, как они размахивают руками. А тут вдруг из их ртов полетели в зал слова.

Это была диковинка. Зритель был заворожен, околдован. Про то, что когда-то само движение человека на экране поразило Евро­пу, все уже давно позабыли. Предприимчивым и незадачливым ре­жиссерам было достаточно того, что человек на экране синхронно говорит, синхронно поет, синхронно с музыкой танцует.

Вся система выражения мыслей и идей путем сложного сопос­тавления пластических образов полетела в тартары. Зритель шел и платил деньги за диковинку. О великих возможностях монтажа даже не вспоминали. Из соображений удобства съемки, простоты озву­чания, упрощения актерской работы и сокращения сроков произ­водства фильмов произошел отказ от построения фильмов из ко­ротких и выразительных кадров. Крупный план, выделение дета­лей, подробности экранного рассказа практически вышли из упот­ребления, а вместе с этим были утрачены достоинства экранных произведений, признаки настоящего искусства. Кино вернулось к

тому, с чего оно начиналось. Оно вновь стало всего лишь техническим средством массовой коммуникации, которое на сей раз способ­но не только передавать в зал на экран движущуюся жизнь или про­изведения другого искусства, но и звук, присутствующий в этих произведениях. На экраны вернулся театр с его закономерностями и принципами постановки, с его доминирующим значением слова. Кинематограф вновь начинал «учиться ходить».

Заявка «Будущее звуковой фильмы», написанная отечественны­ми режиссерами и теоретиками, не только предостерегала кинема­тографистов от бездумного использования звука и ошибок, но, глав­ное, содержала программу принципов, на которые должны опирать­ся творцы фильмов в своей практике. Генеральная идея программы состояла в том, что звук в экранном произведении не может и не должен повторять изображение, что ему надлежит нести другую, дополнительную к пластическим образам информацию. «Только контрапунктическое использование звука по отношению к зритель­ному монтажному куску, — говорилось в заявке, — дает новые воз­можности монтажного развития и совершенствования». Никакого другого подхода к использованию звука декларация не допускала. Только контрапункт, только несовпадение.



В своей основе Заявка была прозорливым творческим и теоре­тическим предвидением, которое оказало весьма плодотворное вли­яние на освоение звуковой природы кино, несмотря на ее некото­рую категоричность и безапелляционность.

Первые советские звуковые фильмы появились четырьмя года­ми позже «Певца джаза». В них уже есть эпизоды с высоко художе­ственным использованием звука («Встречный», «Путевка в жизнь»). Однако в фильме того же времени «Простой случай» проявился мак­симализм одного из авторов декларации. И это однобокое исполь­зование звука стало особенно явственным спустя десятилетия. Звук не может быть включен в экранное произведение только по прин­ципу контрапункта, так как такой подход вступил бы в противоре­чие с реалистичностью, правдивостью передачи событий.

Сегодня мы не отрицаем право синхронных кусков говорящего человека в контексте произведений, но одновременно помним, что построение рассказа только на диалогах, репликах и тексте (на сло­весном материале) оскопляет художественные и выразительные воз­можности экранных произведений, ведет к разрушению их есте­ственной природы. Говорящий человек допустим лишь ограничен­но дозированных количествах и пропорциях рядом с кусками на полненными пластическими образами и сопровождаемыми музы­кой или шумами. Беспрерывно «говорящие головы» на телеэкране, например, утомляют зрителя, снижают его интерес к сообщению, а следовательно, и активность восприятия.

В своей более поздней работе, чем «Заявка звуковой фильмы», в статье «Вертикальный монтаж», С. Эйзенштейн писал, что приход звука на экран с точки зрения монтажа ничего не меняет. Принцип сопоставления двух кусков, пластического и звукового, также дол­жен приводить к рождению некоего третьего с новыми качествами по отношению к составленным элементам. Только сопоставление идет уже не по одной линии (изображение + изображение), а по двум направлениям: по горизонтали (последовательный монтаж изображения и последовательный монтаж звука), но и по вертика­ли (монтаж зрительных образов со звуковыми). При этом исполь­зование контрапункта способно приводить к наиболее высоким творческим результатам.



Возник вопрос: как оценить приход звука в кино?

Некоторые теоретики и режиссеры посчитали, что перескок из кино молчащего в кино кричащее можно сравнить с переходом от театра кукол к театру Станиславского. В таком утверждении была доля истины. Не случайно Ч. Чаплин предсказал гибель высокого искусства пантомимы с утверждением на экранах говорящих филь­мов. Что и произошло на самом деле.

Нашлись смельчаки, которые назвали приход звука — револю­цией в кино. И в этом тоже была доля истины. Звук промчался по немому кинематографу, как конные полчища варваров, топча свои­ми громкими копытами его изысканную эстетику, его природу, его  сущность. Всем творческим работникам пришлось переучиваться, осваивать новые принципы более сложного метода раскрытия содержания на экране и передачи авторских мыслей.

Так что же собственно случилось с кинематографом, когда с эв рана в зал полетели синхронные реплики и песни?

Теоретики и историки расходятся во мнениях. Одни утвержда ют, что это было естественное эволюционное развитие самого по­пулярного в то время вида творчества на основе новой техники. Другие категорически возражают против этого и настаивают на том, что появление звукового кино уничтожило Великого немого, не оставив от него даже следа на экране, что на рубеже между ними i лежит непроходимая пропасть. В жизни иногда бывает, что у ребенка лишь с возрастом начина­ют отчетливо проявляется черты его родителей. Собственно это и произошло со звуковым кино. Ему предстояло претерпеть еще одну метаморфозу прежде, чем вступить в эпоху современного экранно­го творчества. Позже звуковому кино суждено было переродиться в звукозрительное кино, что совсем не одно и то же.

Кино той промежуточной стадии иногда называют не только зву­ковым, но еще «говорящим кино», «болтливым кино». Слепое ув­лечение режиссеров новыми техническими возможностями фикса­ции и передачи речи и музыки на экране всегда неизбежно шло в ущерб изобразительно-монтажным средства рассказа и продолжа­лось в Америке лет пять-шесть. Произведения этого времени исто­рики лишили права называться искусством с большой буквы.



А российский (советский) кинематограф, можно сказать, почти благополучно пропустил эту стадию своего развития по причине технической отсталости и сразу очутился в эпохе звукозрительного кино.

Если вы думаете, что исторический экскурс — только дань тра­диции и общему образованию, то, увы, заблуждаетесь.

Умные политики и властители прекрасно помнят уроки истории, понимают, что знание ее способно помочь избежать ошибок и про­валов в управлении государством. Нечто подобное можно наблю­дать и в творчестве.

Современные возможности дальней связи позволили телевиде­нию вести передачи в прямом эфире практически при любом удале­нии камеры от студии. И началось повальное и слепое увлечение словесными репортажами из всех пунктов Земли, — ребенку дали в руки новую игрушку! Журналисты заняли место перед аппаратом и говорят, говорят, говорят.

Как это похоже на приход звука в кино! На телевидении словно все поглупели одновременно и вместо дальновидения зрителям бес­прерывно предлагается дальнослышание — видеотелефон. Журна­лист своими словами вещает о том, что видел своими глазами. Спра­шивается: если можно было увидеть глазом, то почему же к этому глазу нельзя было приставить камеру, чтобы зритель тоже все уви-Дел своими глазами? Если следовать этому приему, то и футболь­ный матч можно транслировать в том же ключе: снимать коммен­татора, который своими словами рассказывает об игре! Представь­те себе, что случится с болельщиками! А вывод прост: техническое новшество привело к игнорирова­нию главного достоинства телевидения — передавать на любое рас­стояние рассказ пластическими образами о событиях. Повторяю­щаяся история вызывает грустную улыбку.

Техника всегда будетсовершенствоваться. Через три-четыре года обязательно произойдет новый прорыв к расширению возможнос­тей телевидения. Но из печального опыта нужно громогласно делать выводы, чтобы в очередной раз избежать повальной болезни моды.

Звук в природе и в сознании человека



Индустриальной город до отказа набит звуками, как вагон метро в часы пик. Здесь и голоса множества людей, голоса радио и теле­видения. Здесь разные голоса тысяч механизмов и машин, топот ног и скрип тормозов. Здесь поют водосточные трубы и трансфор­маторы высокого напряжения, стучат отбойные молотки и ревут мосты, чирикают воробьи и курлычут голуби.

Все эти звуки, высокие и низкие, тихие и громкие, приятные и раздражающие, беспрерывно заполняют широченный звуковой ди­апазон, воздух постоянно сотрясается от звуковых волн.

Но даже кажущаяся тишина леса или поля также начинена мно­гообразием звуков. Им нет числа. Но только интенсивность, удар­ная сила этих воздушных волн существенно ниже. Здесь поют пти­цы, стонут и скрипят деревья, журчат и звенят ручьи, разными го­лосами оглашают пространство насекомые, а в листьях и ветвях свои песни заводит ветер.

Но как ни странно, мы не способны воспринять все многообра­зие звуков, а тем более одновременно. Существенная часть звуко­вых колебаний вообще недоступна нашему уху.

Мы не можем, не способны воспринять звуковую гамму приро­ды в тех качествах, в которых она реально существует. Нам это не дано от рождения. Эволюция позаботилась о том, чтобы защитить наш мозг от неимоверных перегрузок информацией, чтобы от ее избытка не помутился наш рассудок. Наше слуховое восприятие ус­троено так, чтобы значительно снизить объем поступающих в мозг звуковых сведений для их переработки и осознания. По этим при­чинам возможности нашего восприятия весьма и весьма ограниче­ны и своеобразны. «Механизм» защиты мозга и сознания по-друго­му называют особенностями звукового восприятия человека.

В процессе слухового восприятия наше сознание, как во всех остальных случаях, работает по методу сопоставления. Оно спо­собно принять за «правильный» звук только такой звуковой образ, который соответствует нашим представлениям о звуке, создавае­мом этим объектом.

Нам кажется, что реальное состояние звукового мира и наше пред­ставление о нем полностью совпадают. Нам кажется, что звуковые образы, хранящиеся в нашей памяти, и звуки природы и среды иден­тичны. Но, увы, это нам только кажется...



На самом деле, звуки в природе существую все одновременно, а в нашей памяти образы этих звуков присутствуют каждый сам по себе. Воспринимать и идентифицировать звуки разных источников мы спо­собны лишь раздельно, и для этого человек наделен от природы спе­циальными способностями. Нам дано, грубо говоря, распознавать звуки только поочередно. Мы наделены избирательной направленностью слухового внимания, можем по своему усмотрению в общей «неразбе­рихе» звуков выделять интересующий нас звук и переключать слухо­вую направленность интереса с одного источника на другой.

Иногда можно, конечно, на короткое время заставить себя слы­шать одновременно два и даже три звука, но такое действие не мо­жет продолжаться долго и будет представлять собой своеобразное насилие над работой мозга.

У животных выделять один звук на фоне других помогают дви­гающиеся уши. У человека эту операцию осуществляет мозг.

Общая модель звукового восприятия выглядит так: один четко различаемый звук или последовательность разных звуков на фоне малоосознаваемого, почти слитного звукового фона.

Вспомните, что вы слышите, разговаривая с приятелем на инте­ресную тему, стоя на перекрестки оживленной улицы. К вам в созна­ние приходит его речь и мешающий шум города. Не звуки моторов машин, не шелест шин, не голоса других людей, а именно слитный плохо различаемый на составляющие шум. Вам вдруг захотелось послушать, как гудит улица во время разговора, и вы можете пере­ключить свое внимание на это. Но тогда неизбежно из восприятия и сознания станут выпадать куски речи друга. Так часто происходит, когда собеседник начинает говорить то, что нам совсем не интересно или повторяться.

Эта схема восприятия работает постоянно и не зависит от места нашего нахождения и сочетания звуков. Случай с резкими и незна­комыми звуками мы рассмотрим отдельно.

Звук на экране

Чтобы человеку, сидящему перед телевизором или в кинозале, показалось, что он воспринимает естественную, реалистичную зву­ковую ситуацию на экране, нам необходимо искусственными мето­дами создать звуковую модель, хранящуюся в нашей памяти. Толь­ко при этом условии зритель поверит в реальность происходящих событий, поверит в правду жизни. Это относится ко всем видам экранного творчества: к игровому кино, кино- и теле- документа­листике, к мультипликации и даже к рекламе. Исключений нет.



Вероятно, первым обнародовал свои неожиданные открытия в экранном звуке французский режиссер Р. Клер. Он обнаружил, что записанные на пленку звуки Парижа не соответствуют тем, кото­рые он слышал своими ушами, которые роились в его воображе­нии и которые он мечтал воссоздать в фильме. Слышал он одно, а микрофон переносил на пленку совсем другое. Случилось это от­крытие в 1930 году, когда лишь только забрезжила заря звукового кино, на его первом звуковом фильме «Под крышами Парижа».

Если поднести микрофон к ножу, что режет хлеб, то мы услы­шим, как пилят дрова.

Десятью годами позже С. Эйзенштейн с присущей ему фунда­ментальностью в исследовании «Родился Пантагрюэль» тоже выс­казывает эту мысль, но совсем другими словами: «Кино же нам ка­жется по своей специфике воспроизводящим явления по всем при­знакам того метода, каким происходит отражение действитель­ности в движении психических процессов. (Нет ни одной специфи­ческой черты кинематографического явления или приема, которое не отвечало бы специфической форме протекания психической де­ятельности человека.)»1,— писал он.

Высказав абсолютно справедливую мысль, классик почему-то су-1 зил ее толкование в той же работе до частного случая, каким явля-1 ется внутренний монолог. Его временное увлечение таким приемол видимо, повлекло за собой последующее частное объяснение, хот его утверждение полностью раскрывает сущность природы все! экранного творчества в целом.

Корни профессии

Профессионалу необходимо знать, откуда произрастают основытех приемов, которыми он пользуется для создания своих произве-

. Эйзенштейн. Избр. произв. в 6 т.—М.:Искусство, 1964. Т. 2, с. 303. [ 98

дений. Коли речь идет о звуке, то соответственно — о методах за­писи и монтажа звука.

Кому-то может показаться скучным перечисление особенностей слухового восприятия человека, но именно на них опираются ре­жиссеры и звукорежиссеры в своем творчестве на телевидении и в кино.

Среди человеческих «странностей» восприятия есть те, что ока­зывают решающее значение на построение звука в экранных про­изведениях, те, которые не могут быть названы главными и такие, которые позволяют добиваться определенных эффектов звукового воздействия.



15. 5 быстрее нарастает интенсивность

звуков с низкими частотами, чем с высокими. При снижении уров­

ня громкости и малых его показателях низкочастотные звуки могут

исчезнуть вообще.

16. Психоакустическая память. Человек обладает хорошими пси­

хоакустическими способностями к обучению, легко запоминает зву­

ки новых источников и после одного-двух предъявлений без труда

распознает причину их возникновения.

17. Отсутствие тишины. В нашем сознании никогда не существует

тишины. Мы привыкли к постоянному ощущению звуковой среды

и не знаем что такое ее отсутствие. Нам не дано ощутить и пере­

жить в воображении полное отсутствие звуков. В нашей слуховой

памяти нет образа «гробовой» тишины.

18. Скорость восприятия при работе двух каналов восприятия.

Восприятие звука, а тем более сложного звукового ряда замедляет

зрительное восприятие человека при поступлении информации

одновременно по этим двум каналам. А если изображение и звук не

связаны между собой единой логикой рассказа, то торможение бу­

дет еще более разительным.

Перечень особенностей слухового восприятия человека не пре­тендует на исчерпывающую полноту, но лежит в основе монтаж­ных звуковых приемов. Эти особенности навязывают нам «прави­ла игры» при общении автора со зрителями посредством экрана.

Понимание особенностей восприятия человеком звукового мира дает нам возможность выявить и показать основные закономерно­сти и эстетические принципы звукового произведения, позволяет объяснить звукозрительную структуру экрана.

Звук не просто с определенного момента стал сопровождать изоб­ражение, а принес на экран свою собственную информацию, увеличил общую плотность подачи информации с экрана в единицу времени, усложнил создание произведений и их восприятие, замед­лил темп монтажа изображения, скорость смены пластических об­разов на экране.

Звуки в кадре и за кадром

Классификация и терминология

Практика подвергла классификации все возможные варианты ис­пользования звука на экране и дала им свои названия. Принято раз­делять звуки на три категории: слово, музыка, шумы. Но каждая из категорий имеет свое деление.



Слово может присутствовать в кадре в четырех видах:

1.     Диалог. Разговор двух или более людей на экране. Интервью,

беседа или реплики в игровой сцене.

2.     Авторский текст. Его еще называют дикторским текстом или

авторским комментарием. Иногда передача или фильм сопровож­

даются комментарием одного из героев из-за кадра. В отдельных

случаях можно вести комментарий несколькими голосами.

3.     Закадровый монолог или диалог. Такое режиссерское реше­

ние соответствует ситуации, когда зритель не видит героев, но слы­

шит их голоса. Они могут как комментарий сопровождать развитие

действия, в котором они не участвую в данный момент или уча­ствовали когда-то раньше.

4.     Внутренний монолог. Часто, не произнося слов в слух, мы

рассуждаем про себя. Экранный прием внутреннего монолога как

раз моделирует такую ситуацию. Герой в кадре действует, не откры­

вая рта, не артикулируя, но в это время звучит его голос из-за кадра,

он произносит реплики, разговаривает сам с собой или с подразу­

меваемым партнером.                                                                                                        ;

В практике создания фильмов и передач не всегда в чистом видеприменяется тот или другой прием. Иногда можно встать на путь их совмещения. Диалог сочетать с авторским комментарием, внутренний монолог с прямыми репликами и т.д. в зависимости от ре­жиссерского замысла.

Музыка способна выполнять много различных функций в экран­ных произведениях. Но в самом общем понимании музыку можно поделить всего на два вида.

1. Музыка в кадре. В любых вариантах, когда мы видим источ­ник, причину звучания музыки на экране, она попадает в эту категорию. Это может быть оркестр, который играет в данный момент в кадре, магнитола, участвующая в развитии действия сцены как реквизит, радиоприемник и даже наушники плеера на голове героя. Совсем не обязательно, чтобы во всех кадрах сцены подряд присут­ствовал сам оркестр или музыканты. В монтажной последователь­ности изображения они могут быть показаны всего один раз, но важно другое: зритель знает, что служит источником музыки. Зри­тель знает, что приемник или магнитола находятся в том простран­стве, где происходит действие, что именно они издают звук.



2. Закадровая музыка. Такая музыка всегда обусловлена авторс­ким решением и может выполнять различные драматургические функции. Она может быть авторской — выражать отношение авто­ра (режиссера) к происходящему действию. Может быть выраже­нием чувств героя. Может создавать у зрителя определенное на­строение и может выполнять еще добрый десяток режиссерских задач. О музыке на экране написаны целые книги. Это большая са­мостоятельная тема.

Шумы. Все возможные и невозможные шумы, реальные и ирре­альные делятся на две простые категории: синхронные и фоновые.

1. Синхронные шумы. Само название этого вида шумов уже го­ворит об их главной особенности. Но их можно характеризовать и совсем иначе. Чаще всего к ним относят все шумы, имеющие еди­ничное или повторяющееся, но отрывочное звучание. Стук дверцы автомобиля, шаги человека, удары волн о набережную, стук молот­ка или скок лошади и т.д. Но при этом зритель обязательно видит источник звука.

В практике иногда те же самые единичные звуки, издаваемые невидим источником, относят в разряд фоновых. Но тогда все-таки они становятся закадровыми, а не синхронными.

Часто шумы этого вида выводят на крупный звуковой план и обязательно монтируют их с изображением с точность до кадрика.

2. Фоновые шумы. Этим термином обычно именуют звуки, име­ющие непрерывное или продолжительное звучание без отчетливо выраженных всплесков. Если даже при наличии источника в кадре оказывается невозможно связать звук с конкретным действием это­го источника, то такие шумы тоже относят к разряду фоновых.

Шум работы автомобильного двигателя и рев зрителей на стадио­не, шум дождя и гомон толпы, шум ветра и рокот механического цеха, журчание ручья и свист вьюги в трубе или рокот самолета.Данная категория шумов в основном не претендует на то, чтобы их выводили на передний план в общей фонограмме произведения. Их главная задача создать фон для других звуков, которые должны быть отчетливо слышны. Они обычно выполняют функцию созда­ния атмосферы, в которой происходит основное действие, имею­щее собственные громкие звуки. Но иногда по воли режиссера они тоже могут стать главными в сопровождении событий на экране.



Пауза. Как ни странно — это тоже звук, это — записанная через микрофон тишина. Но подробный разговор о паузе мы поведем при рассмотрении технологии подготовки к сведению всех звуков на одну пленку.

Видеотехника породила еще одно название шумов — интершум. Это — шум, записанный во время видеосъемки и одновременно с изображением.

Принципы монтажа звука

Для начала проведем пробу пера. Выйдем на Тверскую улицу Мос­квы и где-нибудь у входа в Елисеевский магазин возьмем интервью у прохожего. Считаем, что мы провели такую съемку. Техника была первоклассной. Как вы думаете, что у нас из этого получилось?

Смотрим и слушаем. Корреспондент задает вопрос посетителю самого известного в Москве магазина.

На экране — средний план миловидной девушки.

—   Здравствуйте! Разрешите у вас узнать как... (резкий звук тор­

мозов припарковавшейся машины заглушил конец вопроса)...

—   Вы знаете... Я здесь постоянно... (сирена проезэюающей ско­

рой помощи «задавила» некоторую часть ответа)... Поэтому по

вечерам... (громкий смех и разговор проходящих сзади школьниц сде­

лали }1еразборчивым продолжение ответа)... всегда довольна.

—   Благодарим вас за... (звук милицейского свистка подавил доб­

рые слова журналиста).

А ведь казалось бы, что мудреного в записи звука, был бы только микрофон хороший и камера получше. И такое мнение широко рас­пространено среди непосвященных. Мы выполнили требование высокого качества аппаратуры, но первая же съемка и запись пока­зали, что не все так просто, как представлялось на первый взгляд

Конечно, первый блин — комом. Но вы уже кое-чему научились. Теперь вы не станете брать интервью на самой оживленной улице Москвы, а зайдете за угол дома или постараетесь применить не только хорошую, но именно специальную технику для осуществления подобного замысла.

Во всех без исключения творческих вариантах экранных произ­ведений в работе со звуком есть только один путь и только два спо­соба создания полноценного звукового ряда.



А этот путь обязывает нас передавать звуковую информацию зри­телю в такой технической и творческой форме, которая соответ­ствует модели его звукового мироощущения, даже если на экране фантастическая ситуация. И речь, и музыка, и любое сочетание зву­ков в произведении должны иметь все необходимые качества этой модели. Говоря другими словами, мы вынуждены независимо от нашего желания, работая со звуком, соблюдать требования особен­ностей звукового восприятия человека, описанные в предыдущем параграфе, и, широко пользуясь ими, находить творческие реше­ния.

Один из способов достижения этой цели состоит в том, чтобы при записи звука (речи, шумов и музыки) целенаправленно пользо­ваться только микрофонами специального назначения. Такие мик­рофоны, в основном, дают возможность ограничивать зону вос­принимаемых звуковых колебаний. Как объективы с большим фо­кусным расстоянием, они имеют узкий угол «зрения», обладают узкой пространственной направленностью. Существуют и другие микрофоны, которые позволяют сузить или избирательно ограни­чить поступление звуковой информации.

Всеми ими пользуются при документальных съемках, в работе на натуре (на открытых площадках), в кинопавильонах и студиях телевидения.

Но даже тогда, когда качественно сделана прямая запись, но су­ществует необходимость совместить ее с другой фонограммой, на­пример, с музыкой, в силу вступает второй способ создания единой фонограммы по образу и подобию, напоминающую модель наших обычных звуковых образов.

В классическом варианте суть второго способа состоит в том, что все фонограммы или все звуки записываются раздельно, на от­дельные пленки или дорожки. Реплики, отдельно шумы фоновые и синхронные в большом разнообразии, музыка и звучание разных инструментов, даже голос героя и голос журналиста при записи ин­тервью иногда пишутся раздельно. Во-первых, это дает значитель­ную свободу в обращении с фонограммами, во-вторых — возможность художественной организации или конструирования суммар­ной фонограммы произведения в звуковых образах.



Было бы несправедливо называть звук только одним из выразитель­ных средств экрана. Звук — не частная деталь экранного произведе­ния, он существенно большая его составляющая. Это целая гамма вы­разительных средств, участвующих в звукозрительном монтаже.

По непонятным причинам в кино и на телевидении по-разном! называют одну и ту же профессию, одного и того же специалиста! В кино он — звукооператор, на телевидении — звукорежиссер. Но независимо от имени в табеле о рангах умение работать со звуком любого режиссера, звукорежиссера или звукооператора как ничто другое выявляет его культуру, тонкость или недостатки вкуса, бо­гатство или скудость его мира звуковых образов, умение чувство­вать и создавать ритмы в различных их проявлениях, обнажает под­линное или дутое художественное чутье. Работа со звуком при со­здании экранных произведений — один из сложнейших аспектов художественного творчества.

Звукооператор и звукорежиссер—соавторы режиссера в его твор­ческих исканиях. Их роль никак не может сводиться только к тех­ническим качествам записи фонограмм, как это, к сожалению, час­то бывает в реальности.

Если результат совместного творчества режиссера и оператора по созданию изображения мы называем последовательностью пла­стических образов, то плод совместного труда режиссера и звуко­режиссера без всяких оговорок следует называть последовательно­стью звуковых и звукозрительных образов.

Самый блистательный в России звукооператор и педагог, автор нескольких интереснейших работ о кино Яков Евгеньевич Харон начинал цикл лекций для студентов с простого примера. Он пред­лагал записать, как ножом режется хлеб, а потом определить на что это больше всего похоже. Догадаться, что за теми звуками, которые идут с пленки, стоит процесс резания пшеничного батона оказа­лось невозможно. Звуки были больше похожи на звуки пилы. Я. Харон развил утверждение Р. Клера, что «прямое воспроизведение действительности не создавало впечатления реальности».



Больше того, далеко не всегда звук реального, снятого на плен­ку, объекта имеет право быть вставленным в окончательную фоно­грамму произведения, исключая, конечно, случай сугубо докумен­тального подхода к записи. Звуки различных действий, объектов и событий нельзя записать как-нибудь. Их следует отбирать, а сочетание звуков строить, как отбираются и строятся пластические образы фильмов и добротных передач.

Как правило, звуки, зафиксированные на пленку звукорежиссе­ром, несут на себе печать индивидуальности этого человека, его пристрастий, вкусов и взглядов. Поэтому даже звукотехник или ас­систент звукорежиссера, которого послали на запись шумов леса, должен обладать определенными склонностями и способностями для выполнения такого задания. Но самое сложно — собрать из нескольких такой звуковой образ или такую последовательность образов, которая будет одновременно соответствовать модели на­шего звукового мироощущения, отвечать требованиям восприятия и требованиям художественного подхода к творчеству. В процессе многократных проб и ошибок в работе со звуком в кино эти усло­вия обрели форму принципов, на которых базируется вся работа со звуком в экранном творчестве. Некоторые из них не так строги, как принципы межкадрового монтажа.

Принцип первый. В фонограмме, сопровождающей экранное произведение, не может быть кусков без звука или без микрофон­ной паузы.

Мы привыкли к тому, что живем в постоянном звуковом окруже­нии, мы беспрерывно «купаемся» в звучащей живой или искусст­венной атмосфере. Даже во сне мы продолжаем слышать звуки, воздушные волны пусть слабо, но давят на наши перепонки и в это время.

Полное исчезновение звуков тут же вызовет у нас ощущение дискомфорта, мы начнем искать причину их отсутствия. Рань­ше, когда в кинотеатре вдруг исчезал звук, зрители начинали неистово топать ногами и кричать: «механика — на мыло!». Теперь, сидя у телевизора, мы тут же хватаемся за пульт, чтобы проверить: не сломался ли наш чудесный «ящик». И другой ре­акции быть не может. За этим стоит и сложившаяся культура нашего восприятия экранных произведений и психофизиоло­гия звукового восприятия.



Звук в любом фильме или в любой передаче беспрерывно сопро­вождает пластические образы и действие на экране. Он не может прерваться ни на одно мгновение.

В исключительных случаях, как самое редчайшее исключение из правила, как особый художественный прием, глубоко оправданный ходом событий, может использоваться исчезновение звука для вы­ражения необычного субъективного состояния героя, например, нео­жиданно потерявшего слух. И то требуется придирчивая проверка на экране: удовлетворяет ли применение этого приема художествен­ным правилам произведения. В этом случае может быть даже луч­ше использовать имитацию «гула в ушах» с помощью неприятного и монотонного звука, чем предлагать зрителю полное отсутствие звуков в фонограмме. Возможно, эффект «заложенных ушей», как в самолете или при спускании в шахту на километр, будет более уместным.

Принцип второй. Нельзя заставлять зрителя напрягать слух при восприятии звукового ряда. В фонограмме всегда должен быть вы­делен главный звук на фоне других, а фон располагать ниже по уров­ню громкости.

Главный звук должен быть отчетливым и легко распознаваемым.

Сколько прекрасных по замыслу фильмов и передач загубило не­соблюдение этого принципа! Особенно в документалистике. Так случалось при съемках на натуре, где дует ветер и слышны ненуж­ные в данный момент дополнительные шумы. Это было время, ког­да работали, используя несовершенные микрофоны. И фильмы про­валились из-за того, что ключевые реплики героев оказались не­разборчивыми, не доходили до сознания зрителей.

Не меньше неудач связано со стремлением режиссеров сделать погромче музыку, на фоне которой звучат слова.

Слово, если оно присутствует в кадре как содержательная со­ставляющая, не должно тонуть в окружающих его звуках.

Третий принцип. Любой тихий или слабый звук должен быть записан по громкости в пределах среднего уровня. Главным при­знаком тихого звука является характер его звучания. Допускается лишь незначительное снижение громкости при дополнительном снижении уровня фона.



Шепот человека, например, необходимо записывать с нормаль­ным уровнем громкости, близко поднеся микрофон ко рту актера (документального героя) или используя специальный микрофон. Когда мы разговариваем шепотом, то меняется тембральная окраска голоса, характер произношения, появляются дополнительные звуки, которые характерны именно для такого вида речи. Как гово­рят профессионалы: нужно вырвать слова персонажа прямо изо рта. Если лишь чуть-чуть снизить уровень громкости в окончательной фонограмме, то требуемый эффект будет достигнут.

Достичь эффекта звучания текста «под шепот» путем только сни­жения уровня громкости воспроизведения речи, записанной нор­мально, не получится — характер звучания выдаст с ушами непро­фессионализм дилетанта.

Точно так записываются и воспроизводятся и другие слабые зву­ки: писк комара, жужжание пчелы, тиканье часов, шелест бумаги и т.д.

Принцип четвертый. Любой длительный громкий звук вклю­чается в окончательную фонограмму с громкостью, не превышаю­щей верхнего уровня комфортности восприятия, даже если этот звук исходит от объекта, находящегося на крупном плане.

Попробуйте гаркнуть над ухом у своего приятеля! После такой шутки он вам точно не скажет спасибо. А если вы очень перестара­лись, то он может даже испытать болевые ощущения в ухе.

Чтобы подобное не случалось со зрителями, сложился прием, который позволяет, донести до их сознания, степень громкости этого звука.

С точностью до наоборот по отношению к работе со слабыми звуками, громкий звук подчеркивается характером звучания или вы­ражается тем, что в нем «тонут» звуки привычной и нормальной громкости. Например, если взлетает самолет, то рев его двигателей заглушает речь героев. Совсем не обязательно выводить гул мото­ров на болевой уровень, как это происходит в действительности. Достаточно снизить уровень звучания слов героев до степени очень плохой или полной неразборчивости, и эффект будет достигнут. А если показать в изображении, что кто-то из них раскрывает рот и надрывается, произнося реплику, то вы получили нужный результат.



Принцип пятый. Эффект тишины в экранных произведения до­ стигается не путем исключения всех звуков из фонограммы, а вы­ражается через слабые звуки.

Попытайтесь вспомнить, в какие моменты вы начинали слышать писк комара, жужжание мухи, тикание часов или стрекот цикад?

Безошибочно можно утверждать, что при громко «говорящем» телевизоре вы его слышать не могли. Когда работает двигатель трак­тора — тоже. Когда идет оживленная беседа за столом — также. Если только комар ни забрался к вам прямо в ухо.

И ход часов на руке на протяжении всего дня «не залетает» в ваши уши, хотя тиканье раздается беспрерывно. Лишь при полной тишине в квартире и при направленности вашего слухового внима­ния на стук часового механизма вы можете обнаружить, что они не остановились.

Как принято говорить, тишина на экране не создается, а выража­ется, выражается путем усиления и выделения на общем фоне неза­мечаемых обычно слабых звуков.

Принцип шестой. Для придания определенного характера зву­ковому фону в ровный, плохо различимый фон могут быть вписа­ны требуемые отрывочные или кратковременные звуки.

Единичные звуки не значительно влияют на распознавание ос­новных на общем фоне.

Допустим, перед режиссером стоит задача показать, что действие происходит в достаточно шумной звуковой атмосфере. Герои стоят на оживленном месте, где много людей, и беседуют. Рядом, за их спинами, время от времени хлопают дверцы машин, раздается гром­кий стук женских каблуков и даже отдельные выкрики. Все это мож­но уложить на фоновую фонограмму, почти не снижения громкос­ти этих звуков, без особого ущерба для понимания речи. Но выс­шим пилотажем при создании таких фонограмм считается умение звукорежиссера поставить короткие звуки в паузах между словами или репликами.

Принцип седьмой. Непрерывные звуки нельзя соединять встык, даже если их источники, звучащие объекты в кадре, меняются на экране мгновенно.

Как в нашем зрительном восприятии существует инерция взгля­да, так в слуховом восприятии работает механизм постепенного пе­реключения внимания с одного звука на другой. Когда мы меняем объект звукового интереса, первый звук как бы затухает в нашем отчетливом восприятии, а второй словно вплывает в зону четкой слышимости.



Закономерно, что монтаж, соединение соседних непрерывных  лолжен согласовываться с нашими естественными звуковыми ощущениями. В схеме это выглядит так же, как на дисплее при компьютерном монтаже (рис. 41). Первый звук затихает, а вто­рой возникает. Длительность перехода от одного шума к другому может быть разной, даже очень короткой, но всегда должна быть заметной для слуха.



Рис. 41

Представьте себе последовательность кадров и смену их звуков.

1.    Герой едет по пустыне на верблюде. Звук — свист ветра.

2.    Герой летит в самолете.                                 Звук — рокот двигателей.

3.    Герой едет в тамбуре поезда.                          Звук — стук и шум колес.

4.    Герой — уже в моторной лодке.        Звук — рев мотора.

Оказывается, что мы не способны даже на внутреннем слыша­

нии мгновенно переключиться с одного звука на другой. Грубость

такого реального монтажа непрерывных звуков встык совершенно

очевидна. А если его осуществить в произведении, то зрителей триж­

ды «резанут по ушам» перескоки со одного звука на другой.

Чтобы избежать неестественных и грубых переходов в оконча­тельной записи, первичная запись делается на разных пленках или дорожках, а потом при сведении звуков первый уводиться, а второй одновременно выводится на нужный уровень громкости.

Этот прием называет захлест. Конец звуковой фонограммы пер­вого кадра накладывается на начало следующего, а начало фоног­раммы второго кадра заводится на конец первого плана. С помо­щью захлестов достигается чистота и изящество звуковых перехо­дов. Их размер обычно колеблется от 1-й до 5-ти секунд.

Принцип восьмой. Громкий неожиданный звук всегда выступа­ет как акцент и часто используется не только внутри сцены, но та же применяется для подчеркивания перехода от одной сцены к другой

Наша психика «приучена» остро реагировать на неожи

появление новых громких звуков в окружающем нас простр    



Этим приемом нередко пользуются шутники, чтобы напугать свою невинную жертву.

В одном из фильмов разгневанная своим возлюбленным герои­ня демонстративно уходит от него. Она одевает свои «лодочки» на высоком каблуке, но вторая туфля никак не хочет налезать на ногу. Девушка в сердцах топает ногой. Но вместо звука удара каблука о пол раздается оглушительный удар по большому барабану. Меняет­ся кадр. Джаз играет танцевальную музыку, а героиня кружится в стремительном фокстроте.

Принцип девятый. Вся структура и содержание сведенной фо­нограммы могут быть преподнесены зрителю с объективной, ав­торской позиции и с субъективной позиции одного из героев.

Львиная доля всех творческих решений в экранных произведе­ниях, конечно, приходится на объективную подачу с экрана звуко­вой информации.

Но в исключительных случаях, когда рассказ в изображении идет с субъективной точки зрения, вся гамма звуков может быть связана с субъективным звуковым восприятием героя.

Авторская, естественная передача звуков на экране самоочевид­на и не требует комментариев. Зато субъективную звуковую пози­цию лучше рассмотреть на примере.

Мать получает сообщение, что погиб ее сын. Горе женщины на­столько велико, что она отключается от восприятия внешнего мира.

Крупный план матери. Она погружена в себя. Не открывая рта она мысленно повторяет одну и ту же фразу. «Он мне обещал вер­нуться... Он мне обещал вернуться...»

Средний план. Рядом с матерью стоит дочь. Она пытается ее ус­покоить, говорит какие-то слова (это видно по артикуляции). Но и на этом плане зритель слышит только ту же самую фразу, произно­симую голосом женщины: «Он мне обещал вернуться...».

Сцена может продолжаться. Будут входить в комнату и подхо­

дить к матери другие родственники, что-то ей говорить. Она будет

смотреть на них, видеть их, но их слова не будут слышны.

Принцип десятый. Выразительность звуков на экране зависит  не только от точности реалистической записи этих звуков, но и от их соответствия нашим представлениям о характере звучания того



или другого объекта, от соответствия со звуковыми образами, хранящимся в нашей памяти. Наши уши, слуховые нервные каналы и первичные отделы мозга приносят звук в нашу память и в наше сознание в несколько ином качестве и с другими характерными осо­бенностями, чем это делают микрофоны и записывающая техника.

Нередки случаи, когда подлинный звук объекта, записанный на пленку, мы воспринимаем как чуждый или неестественный. Тогда приходится или подыскивать сходный с нашими представлениями звук вместо реального или искусственно его имитировать.

Зато недостаточная выразительность реально записанного звука в практике встречается сплошь и рядом. Когда это случается, при­ходится прибегать к различного рода ухищрениям технического или творческого характера.

Принцип одиннадцатый. В звуке, как и в изображении, суще­ствует деление на крупный, средний и общий планы в соответствии с крупность объекта в кадре.

Под крупностью звука подразумевается не только громкость его звучания в фонограмме, но и мера его удаления от микрофона в момент записи. Приближение звучащего объекта к микрофону и удаление от него меняет характер его звучания, в звуке дополни­тельно появляются или исчезают элементы эха, меняется набор обер­тонов.

Самым распространенным приемом использования крупности звука является полное его соответствие с крупность объекта в кад­ре. А если источник звука оказывается в некоторой последователь­ности кадров за пределами видимости, необходимо соблюсти соот­ветствие со зрительским представлением о месте нахождения это­го источника по изобразительному контексту этих кадров.

По аналогии с принципами межкадрового монтажа принципы монтажа звука соблюдаются не всегда. Когда режиссеру необходи­мо нроакцентировать какой-то содержательный элемент сцены, то можно прибегать к кратковременному их нарушению. Существуют примеры прямого отступления от принципа соответствия крупно­сти изображения и крупности звука.

Режиссер А. Эфрос в фильме «В четверг и больше никогда» пред­намеренно на общих планах героев выводил их диалоги на круп­ный звуковой план с тем, чтобы выделить принципиально важные Для него по содержанию куски диалогов.



113

Принципы монтажа звуков — не догма. Потому они и называ­ются принципами, а не законами, в творческой практике иногда их необходимо нарушать, чтобы добиться наибольшей выразительно­сти, наилучшего эмоционального воздействия на зрителей.

Глава 4. ЗВУКОЗРИТЕЛЬНЫЙ МОНТАЖ

Связь зрительных и слуховых образов

Никакой звук на экране не может существовать сам по себе. Так или иначе — он всегда связан с изображением, с развитием дей­ствия, с последовательностью зрительных образов.

Звук всегда имеет протяженность во времени. Звук нельзя оста­новить. Он тут же «умрет» на стопкадре. Вся система и последова­тельность звуковых образов может рассматриваться только в про­цессе движения времени, движения зрительных образов.

Для человека зрительный и слуховой каналы служат главными поставщиками информации обо всем, что происходит в мире. Но одновременно они служат целям взаимоконтроля, проверки того, как мы воспринимаем информацию о действиях и движениях ве­щей, предметов и машин в окружающей нас среде.

Лежишь в поле, наслаждаешься запахом трав, голубым небом и стрекотом кузнечиков. Где-то послышался рокот трактора. Мы по удаленности звука понимаем, что он нам не угрожает, но обязатель­но встанем и посмотрим в его сторону, чтобы проверить, а так ли это на самом деле.

А когда что-то вдруг загрохочет за спиной женщины, она с виз­гом вскочит от ужаса и убежит, но потом обязательно обернется и посмотрит: что же произошло?

В этот раз ужас был необоснован: упала всего лишь картонная коробка и по пути свалила две пустые банки из-под пива. Шума много, а угрозы вовсе не было. Но пока дама сама глазами не уви­дит, что ее так напугало, шок не пройдет.

Так устроена наша психика, что мозг постоянно ведет проверку на совпадение звука и зрительного образа, его источника: угрожает— не угрожает.

Взаимосвязь и взаимозависимость зрительных и слуховых обра­зов в деятельности сознания весьма велика. В нашей долговремен­ной памяти хранится информация об этой взаимосвязи. В любую Минуту при восприятии зрительного образа звучащего предмета мы сразу вызываем из памяти присущие ему звуки и наоборот, заслышав какой-то звук, отыскиваем в кладовых памяти его зрительный образ. Обычно мы не фиксируем на этом свое внимание до тех пор пока находим объяснения происходящему. Но стоит появиться чему-то незнакомому и необъяснимому, как тут же начинается интенсив­ная работа по поиску взаимосвязей. Фильмы ужасов и фантастика блистательно эксплуатируют эту нашу «слабость».



Одновременно у нашей психики существует и другая особен­ность. Мы можем разделить, разорвать взаимосвязь работы звуко­вого и зрительного каналов восприятия, но при условии четкого понимания, что информация, поступающая по каждому из каналов, самодостаточна, при уверенности в отсутствии неожиданностей в окружающем пространстве, при возможности прогнозировать спо­койный и безопасный ход событий на определенное время.

Милое дело, например, готовить обед и слушать радио. А теперь

жены и под вещающий телевизор (на говорящую голову можно не

смотреть) без проблем управляются со всем домашним хозяйством.

В авторемонтных мастерских радио работает беспрерывно, что

не приводит к травмам или порче дорогих лимузинов.

Можно и наоборот: читать «накатанную» лекцию и следить за перемещением людей за окном.

История нам рассказывает, что Гай Юлий Цезарь одновременно мог писать, слушать донесение и отдавать приказание. А мы мо­жем? Где предел наших возможностей? Что нам дано и не дано от природы при одновременной работе слуха и зрения? Это один из ключевых вопросов для экранного творчества.

«Эксперимент» проводила одна из крупнейших телевизионных компаний прямо на рядовых зрителях. Мы этот эксперимент повто­рили на профессионалах телевидения, пользуясь той же записью. Идут новости. В кадре долго статично по диагонали лежит газе­та, с легко читаемым текстом. Ведущий в этот момент, не повторя) печатное слово, дает устный текст по поводу статьи, четко и логич но построенный как устная речь.

Новый кадр—другая газета повернута на другой бок. Буквы тек­ста настолько крупные, что слова сами лезут в глаза. А журналист дает следующий кусок устного, комментария ни в чем не повторяя напечатанное. И так происходит несколько раз.

Как ни изощрялись профессионалы, стремясь доказать свое пре­восходство над рядовым зрителем, не одному не удалось одновре­менно воспринять печатный текст и устный комментарий.

Сосредоточишься на голосе — теряешь смысл печатного текста. Читаешь текст — упускаешь содержание речи ведущего. Либо аб­ракадабра перед глазами, либо абракадабра перед ушами! И как ни крути головой — результат одинаковый!



«Новаторы» делали! Посмотришь такие новости и сразу заува­жаешь психологию.

А она говорит, что для сообщений, идущих по звуковому и зри­тельному каналу одновременно, у человека существует только один канал понимания. Где-то там, глубоко в извилинах, на уровне рас­шифровки смысла сообщения, в ситуациях, подобных приведенно­му примеру, происходит выбор канала поступления информации: звуковой или зрительный. Там же отдастся команда сосредоточить внимание на выбранном канале, но на втором неизбежно сам собой «перекрывается кран».

Вот тут-то вдумчивый читатель и поймает автора за палец на компьютере. «Неувязочка у вас, дорогой автор... По вашему выхо­дит, что когда мы смотрим телевизор, то либо текст мы не должны слышать, либо зрительные образы не должны видеть! А мы — и все видим, и все слышим, и даже понимаем!?» «Тогда и в кино ре­жиссеры стали бы нам показывать по очереди кусок изображения без текста, а потом кусок черной пленки, но с диалогам! А они что-то вас не слушаются...»

Чтобы снять вопрос, откроем главную закономерность.

Устная речь и печатный текст, в приведенном «эксперименте», — это два текста одновременно, но с разным содержанием.

Но психологами установлено, что упорядоченная, увязанная меж­ду собой звуковая и зрительная информация воспринимается чело­веком в значительно более крупных количествах в единицу време­ни, чем такая, как в примере с газетами. Если одна часть содержа­ния передается по зрительному каналу, а другая часть того же со­держания по слуховому, и зритель это понимает, связывает эти час­ти по смыслу, то объем информации можно значительно увеличить. Этой феноменальной особенностью как раз предлагали пользоваться наши корифеи кино в своей Заявке «Будущее звуковой фильмы».

Когда мы видим говорящего человека на экране и слышим про­износимый им текст, мы получаем комплексное представление о происходящем. О личности нам рассказывает речь, внешний вид, мимика, прическа, костюм, жестикуляция. По выражению лица на крупном плане можно определить меру искренности или лукавства. Но пройдет десяток секунд и зрительная информация будет исчер­пана. Костюм оценен, мимика станет повторяться, прическа не из­менится и т. д. Тут-то и вступает в полную силу необходимость пред­ложить зрителю на экране новое изображение, следующую порцию информации, но опять связанную с текстом единым содержанием. Таким изображением может быть кадр слушающего собеседника. Однако и ему не дано восседать бесконечно долго. Как лучше про­должить такой экранный рассказ, мы рассмотрим несколько позже на примерах монтажа диалога.



С развитием техники синхронной записи и особенно после осво­ения видеосъемки в экранной документалистике произошел резкий сдвиг в сторону повального увлечения говорящими героями. Мода захлестнула не только телевидение, но и кино. А некоторые «теоре­тики» даже умудрились возвести слово в ранг главной особенности телевидения. В согласии с их позицией, которая прямо противоре­чит психологии человека, и с оглядкой на запад некоторые руководи­тели телекомпаний требуют (не рекомендуют, а именно требуют) от своих подчиненных, чтобы речь и слово беспрерывно звучали на эк­ране. И чем больше слов говориться в минуту, тем лучше, думают они. Но пусть они попробуют бок о бок прожить недельку с беспре­рывно говорящей тещей, которая к тому же требует, чтобы ее внима­тельно слушали. Койка в психлечебнице гарантирована.

Одна крайность породила другую: в противовес болтливым филь­мам и телевидению в кино один за другим стали создаваться бес­словесные фильмы. Их авторы стремились доказать и подтвердить изобразительную, а не словесную первооснову кино, а тем самым отмежеваться от телевидения.

Но зрителю безразлично, с какой пленки соскользнули на экран изображение и звук. Он не подозревает, что эти творцы хотят что-то друг другу доказать, когда беспрерывно их герои, как сороки, трещат с экрана или, как рыбы, набирают в рот воду. Ему подавай и в кинотеатре, и дома с экрана телевизора увлекательную историю или захватывающие сведения. Он даже не знает, что об этом можно спорить.

Получается, что одни тянут нас назад в каменный век немого кино, а другие в бронзовый период тараторящего экрана. Про то, что мы вступили в тысячелетие думающих машин и Интерне­та, они не догадываются и продолжают кромсать содержание своих творений на звук и изображение доисторическими топорами.  Действительность для человека существует в обязательной при­чинно-следственной связи видимых и слышимых образов. Потому на экране мы должны создавать модель, подобие звукозрительной картины, хранящейся в нашем воображении. Причина и следствие могут свободно переходить из одного ряда в другой, и это — одна из сущностных характеристик звукозрительного экрана. Из-за кад­ра, из пространства, оставшегося за рамкой, может раздаться выст­рел, а раненый солдат по понятным для зрителя причинам рухнет у него на глазах. Или наоборот, за выговором начальника в кадре, вне рамки, громко хлопнет дверь оскорбленного подчиненного.



В общем случае, в принципиальном понимании природы наше­го вида творчества звук и изображение должны нести зрителю разную информацию о событии, но обязательно взаимосвязан­ную между собой, чтобы в сумме получалось единое содержание. По уже известной вам психологической «причине» существова­ния у человека одного единственного канала расшифровки и пони­мания смысла экранных сообщений нам не дано прочитать и осоз­нать текст титров и одновременно слов песни или диалога, а тем более — авторского комментария.

Прогресс техники привел нас к пространственному звуку в кино и на телевидении, к стереофонии. В арсенале создателей экранных произведений оказалось еще одно выразительное средство. Теперь не только при монтаже изображения требуется соблюдение един­ства пространства, одного из принципов межкадрового монтажа. Возможность возникновения и перемещения источников звука по длинной дуге вдоль рамки кадра и за ее пределами накладывает дополнительные требования к работе звукорежиссеров.

Так, при несоблюдении, например, принципа ориентации в про­странстве при съемке двух сидящих собеседников объемный звук только подчеркнет ошибку в межкадровом монтаже. Голос и речь одного и того же персонажа при нарушении этого принципа будут перескакивать за его изображением в кадре и звучать то справа, то слева. А такого «не может быть никогда».

Последнее напоминание. Для всех без исключения вариантов монтажа изображения и звука действует общая формула Кулешова-Эйзенштейна: сопоставление двух разных кусков должно приво­дить к рождению некоего третьего, больше похожего на произведе­ние этих кусков, чем на их сумму.

С. Эйзенштейн присвоил звукозрительному монтажу термин «вертикальныймонтаж». Суть его состоит в том, что кадры изоб­ражения соединяются последовательно в одну пленку, а все звуки объединяются в другую последовательность на другой пленке. Та­ким образом, каждая из этих пленок монтируется путем соедине­ния однородных образов, звуковых или зрительных, друг за другом т.е. горизонтально. А эффект сопоставления пластических образов со звуковыми достигается за счет не последовательного, а одномо­ментного соединения на экране тех и других. На монтажном столе при работе с кинопленкой и при компьютерном монтаже сопостав­ление происходит наглядно поперек последовательного горизон­тального движения обеих пленок. На дисплее компьютера этот про­цесс обретает буквальный вид монтажа по вертикали.



Интервью в документалистике

Общение между людьми, обмен информацией между ними — одно из главных проявлений человеческой деятельности и челове­ческой активности. Вполне закономерно, что диалог в множествен­ном своем разнообразии занимает так много места в различных эк­ранных произведениях. Интервью, беседа, спор, рассказ, разгады­вание загадок, общение в игре или просто разговор — все это раз­новидности того, что мы называем диалогом. Но так уж сложился в практике наш терминологический аппарат, что термин «диалог» мы относим в основном к приемам игрового кино, а в докумен­тальных и просветительских произведениях общению между людь­ми присваиваем другие названия.

Съемка и монтаж интервью

Никакая съемка не может производиться без предварительной подготовки. Журналист или режиссер обязан заранее предвидеть и учесть возможный ход мыслей и действий своего героя. А для это­го изучаются биография, взгляды, выступления, более ранние съемки и интервью, фотографии и т.д. И обязательно формулируются и го­товятся будущие вопросы. Строго говоря, «наука» о том, как брать интервью, представляет собой самостоятельные разделы журнали­стики и режиссуры, и далее мы не будем на этом останавливаться подробно.

Помимо тех случаев, когда интервью берется на ходу, в коридо­рах, аэропортах, у дверей гостиниц, около автомашин, его можно снять, пригласив героя в заранее обусловленное место. Когда вы выбираете интерьер или натурную площадку и определяете место для съемки, позаботьтесь о том, чтобы они удовлетворяли следую­щим требованиям.

1.    Место должно быть тихим, защищенным от громких, резких

и неожиданных шумов.

2.    Точки, на которых должны расположиться герой и интервью­

ер, необходимо выбрать на некотором удалении от фона. Поста­

вить гостя близко спиной к стене — значит допустить грубую ошиб­

ку. Такой кадр с героем не будет отличаться элегантностью. У опе­

ратора вы отберете возможность поставить хороший свет и снять



встречный кадр журналиста, задающего вопросы и слушающего

своего героя. На профессиональном жаргоне такая неумелая съем­

ка называется «влепить героя в стену».

3.    Нельзя ставить героя на фон окна, за которым полным ходом

идет жизнь. Это будет отвлекать внимание зрителя от малоподвиж­

ного рассказчика движущимися объектами за окном. К тому же боль­

шой перепад в освещенности за окном и в интерьере осложнит ра­

боту оператора и может породить ощущение мрачности обстанов­

ки беседы, если на улице яркий день.

4.    Фон позади обоих участников сцены должны быть таким, что­

бы зритель понял, что действие происходит в одном помещении.

Резкое отличие фонов за спиной героя и за спиной журналиста мо­

жет создать впечатление, что они находятся в разных местах.

5.    Лучше снимать интервью минимум двумя камерами. Для это­

го тоже требуется дополнительное пространство.

6.    Когда известно, что беседа будет длинной, то еще лучше ее

снимать тремя камерами. Тогда возможности для варьирования кад­

рами в монтаже значительно расширятся.

7.    До съемки операторов необходимо проинструктировать о воз­

можных интересных ответах и рассказах, во время которых герой

Должен оказаться на самых крупных планах.

8.    Учтите, что во время наездов и отъездов трансфокатором, при

монтаже вы лишаетесь возможности вырезать куски текста из-за

нарушения 10-го принципа монтажа кадров. Движение со статикой

не монтируется и с помощью перебивки.

9.   В запас всегда должны быть сняты осмысленные перебивки,

Даже если съемка велась одной камерой: слушающий журналист с разными наклонами головы, руки героя (если они своими движе­ниями что-то выражали или подчеркивали), предмет фона, кото­рый символизировал характер интервью или обстановку, слушаю­щий вопрос герой и т. д. Это — ваши «палочки-выручалочки».

10.  Если возможно, пишите речь журналиста и речь героя раз­



ными микрофонами на разные дорожки. Это позволит в дальней­

шем обрабатывать, корректировать и улучшать звучание и разбор­

чивость фонограммы.

11.  Постарайтесь убрать микрофоны за рамки любых кадров.

Микрофон в кадре — плохой тон. Он как бы выделяет факт прину­

дительного требования ответа, что сразу ставит под сомнение его

искренность: «Пристали с ножом к горлу — получите!»

Пришел час монтажа. Материал снят двумя камерами. Вы по­смотрели его. Из 4-х минут разговора, вопросов и ответов вам нуж-| но оставить всего 90 секунд — только главное и интересное. Допу-1 стим, вашим героем был сам Лев Николаевич Толстой'.

Вспомним: самое дорогое время — время в аппаратной.

И еще. Как вы хотите проделать работу: добросовестно или на­спех, схалтурить? Если тяп-ляп, то можно начинать резать матери­ал сразу. Мы рассмотрим вариант вдумчивого и экономичного от­ношения к своему труду. Поэтому всю подготовительную работу следует проделать дома или на дешевом оборудовании. А значит — переписать на VHS или на домашний винчестер.

Следующий шаг: расшифровать фонограммы с экрана, перепи­сать на бумагу текст в лицах. Так мы и поступим. Каждый просмотр приносит в вашу память нюансы звучания интонаций и поведения героя во время произнесения ответов. А это очень важно помнить, что называется наизусть, чтобы легко монтировался окончатель­ный вариант.

Журналист: Уважаемый Лев Николаевич, скажите, пожалуй­ста, что такое искусство, по вашему мнению?

Толстой: Что такое искусство? Как что такое искусство? Ис­кусство—это архитектура, ваяние, живопись, музыка, поэзия во всех ее видах, ответит обыкновенно средний человек, любитель искусства или даже сам художник, предполагая, что дело, о котором он гово­рит, совершенно ясно и одинаково понимается всеми людьми.

1 Л. Н.Толстой. Соч.—М.:Т-во И. Н.КушнеровиК0,1898.Т. 15, с. 14.

Журналист: Но в архитектуре бывают постройки простые, которые не составляют предмета искусства, и, кроме того по­стройки имеющие претензии на то, чтобы быть предметами ис­кусства, постройки неудачные, уродливые и которые поэтому не могут быть признаны предметами искусства? В чем же признак предмета искусства?



Толстой: Как отделить искусство от того и другого? Средний образованный человек нашего круга и далее художник, не занимаю­щийся специально эстетикой, не затруднится и этим вопросом. Ему кажется, что все это разрешено давно и всем хорошо извест­но. «Искусство есть такая деятельность, которая проявляет кра­соту», — ответит такой средний человек.

Журналист: Так что же такое красота, которая составляет содержание искусства?

Толстой: Предполагается, что то, что разумеется под словом красота, всем известно и понятно. А между тем это не только неизвестно, но после того, как об этом предмете в течение 150 лет, со времени основания эстетики Баумгартеном, написаны горы книг самими учеными и глубокомысленными людьми, вопрос о том, что такое красота, до сих пор остается совершенно открытым.

Под словом красота по-русски мы разумеем только то, что нра­вится нашему зрению.

Высшее осуществление красоты мы познаем в природе, и пото­му подражание природе, по Баумгартеиу, есть высшая задача ис­кусства.

По Зелъцеру, цель всей жизни человечества есть благо обще­ственной жизни. Достигается оно воспитанием нравственного чувства, и этой цели должно быть подчинено искусство. Красота есть то, что вызывает и воспитывает это чувство.

По знаменитому сочинению Винкельмапа, закон и цель всякого искусства есть только красота, совершенно отделенная и незави­симая от добра. Красота же бывает трех родов: I) красота форм, 2) красота идеи, выражающаяся в положении фигуры (относитель­но пластического искусства), и 3) красота выражения, которая возможна только при присутствии первых двух условий. Эта кра­сота выражения есть высшая цель искусства.

Так же понимают красоту Лессинг, Гердер, потом Гете и все выдающиеся эстетики Германии до Канта.

По Шербюпье искусство есть деятельность, удовлетворяющая

1) нашей врожденной любви к образам, 2) вносящая в эти образы идеи, 3) доставляющая наслаждение одновременно нашим чув­ствам, сердцу и разуму.

По Аллену, начало искусства — это игра; при избытке физичес­ких сил человек отдается игре, при избытке воспринимательных сил человек отдается деятельности искусства. Различие оценки прекрасного происходит от вкуса. Вкус может быть воспитан.



Для того чтобы точно определить искусство, надо прежде все­го перестать смотреть на него, как на средство наслаждения, а рассматривать искусство, как одно из условий человеческой жиз­ни. Рассматривая же так искусство, мы не можем не увидеть, что искусство есть одно из средств общения людей между собой. Искусство начинается тогда, когда человек с целью передать дру­гим людям испытанное им чувство снова вызывает его в себе и известными внешними знаками выражает его, а другие люди зара­жаются этими чувствами и переживаю их.

Журналист: Спасибо, Лев Николаевич.

Здесь приведены мысли Л. Толстого из его книги «Что такое ис­кусство». Это отрывки, выбранные из первой трети этого произве­дения.

Вспомним: по объему интервью заняло около 4-х минут. А вам нужно оставить только полторы.

Работаем с тестом

Задача состоит в том, чтобы создать для зрителя иллюзию глад­ко произнесенных вопросов и ответов в сокращенном варианте. Монтаж текста требует от режиссера и монтажера отличных зна­ний интонирования речи. Умение, читая с бумаги текст, услышать внутренним ухом повышение и понижение интонации, паузу и слит­ность звуков приходит не сразу. Но без овладения этим мастерством не обойтись.

Первое: разборчиво переписать весь текст на бумагу последова­тельно с каждой кассеты. Только на бумаге удается объять весь текст глазами одновременно.

Проще всего выкинуть целые фразы, но при этом нужно сохра­

нить общий смысл и логику мыслей героя. В тексте Толстого так

много интересного, что все хочется оставить, но правила игры не­

умолимы.

Первая цель — смонтировать фонограмму на бумаге. Но преж­де, чем вы начнете марать текст, сделайте ксерокопию, одну, а то и две. Тогда можно спокойно ошибаться, делать варианты цветными карандашами и фломастерами, резать и клеить оставленные куски.

Перечитайте текст и выделите подчеркиванием основные слова воп­росов и главные куски ответов. Посчитайте, сколько у вас получилось слов. При нормальном темпе ответов на русском языке произносится примерно 1,5 слова в секунду. 90 секунд—этооколо 130 —140 слов.



Журналист: Уважаемый Лев Николаевич, скажите, пожалуй­ста, что такое искусство по вашему мнению ?

Толстой: Что такое искусство? Как что такое иск уест во? Ис­кусство— это архитектура, ваяние, живопись, музыка, поэзия во всех ее видах, ответит обыкновенно средний человек, любитель искусства, или даже сам художник, предполагая, что дело, о кото­ром он говорит, совершенно ясно и одинаково понимается всеми людьми.

Журналист: Но в архитектуре бывают постройки простые, которые не составляют предмета искусства, и, кроме того, по­стройки имеющие претензии на то, чтобы быть предметами ис­кусства, постройки неудачные, уродливые и, которые поэтому не могут быть признаны предметами искусства? В чем же признак предмета искусства?

Толстой: Как отделить искусство от того и другого? Средний образованный человек нашего круга и далее художник, не занимаю­щийся спеииально эстетикой, не затруднится и этим вопросом. Ему кажется, что все это разрешено давно и всем хорошо извест­но. «Искусство есть такая деятельность, которая проявляет красоту»,

— ответит такой средний человек.

Журналист: Так что же такое красота, которая составляет содержание искусства ?

Толстой: Предполагается, что то, что разумеется под словом красота, всем известно и понятно. А между тем это не только неизвестно, но после того, как об этом предмете в течение 150 лет, со времени основания эстетики Баумгартеном. написаны горы книг самими учеными и глубокомысленными людьми, вопрос о том, что такое красота, до сих пор остается совершенно открытым.

Под словом красота по-русски мы разумеем только то, что нра­вится нашему зрению.

Высшее осуществление красоты мы познаем в природе, и пото­му подражание природе, по Баумгартену, есть высшая задача ис­кусства.

По Зельиеру, цель всей жизни человечества есть благо обще­ственной жизни. Достигается оно воспитанием нравственного чувства, и этой иели должно быть подчинено искусство. Красота есть то, что вызывает и воспитывает это чувство.



По знаменитому сочинению Винкельмана, закон и цель всякого искусства есть только красота, совершенно отделенная и незави­симая от добра. Красота лее бывает трех родов: 1) красота форм, 2) красота идеи, выражающаяся в положении фигуры (относитель­но пластического искусства), и 3) красота выражения, которая возможна только при присутствии первых двух условий. Эта кра­сота выражения есть высшая цель искусства.

Так лее понимают красоту Лессинг, Гердер, потом Гете и все выдающиеся эстетики Германии до Канта.

По Шербюлье. искусство есть деятельность, удовлетворяющая I) нашей врожденной любви к образам, 2) вносящая в эти образы '¦¦;     идеи, 3) доставляющая наслаждение одновременно нашим чув­ствам, сердцу и разуму.

По Аллену, начало искусства — это игра; при избытке физичес­ких сил человек отдается игре, при избытке воспринимательных сил человек отдается деятельности искусства. Различие оценки прекрасного происходит от вкуса. Вкус может быть воспитан.

Для того, чтобы точно определить искусство, надо прежде всего перестать смотреть на него как на средство наслаждения, а рас­сматривать искусство как одно из условий человеческой жизни. Рассматривая же так искусство, мы не можем не увидеть, что. искусство есть одно из средств оби(епия людей между собой. Ис­кусство начинается тогда, когда человек с целью передать другим. людям испытанное им чувство снова вызывает его в себе и извест­ными внешними знаками выражает его, а другие люди заражают­ся этими чувствами и переживаю их. \)( Журналист: Спасибо, Лев Николаевич.

Сосчитали количество подчеркнутых слов и прослезились — без предлогов и частиц их больше 300. Придется и вырезать интересное, и резать «по живому» тексту. Из этих трехсот слов оставим только самую квинтэссенцию. Все, что будем выбрасывать, зачеркнем на бумаге.

Посчитаем снова. Почти получилось. Найдем еще одну фразу, которую можно выкинуть, и цель достигнута. Такой фразой может быть последняя мысль по Винкельману: «Эта красота выражения есть высшая цель искусства».



Окончательный вариант на бумаге у разных авторов получится разным, но пусть он будет таким. Решетками в тексте обозначены места разрезов фонограмм.

Журналист: #что такое искусство, по вашему мнению ?#

Толстой: ^Искусство — это архитектура, ваяние, живопись, музыка, поэзия во всех ее видах, — ответит обыкновенно средний человек. #

Журналист: #Но в архитектуре бывают постройки простые, которые не составляют предмета искусства, #постройки неудач­ные, уродливые и, которые поэтому не могут быть признаны пред­метами искусства?^

Толстой:. #«Искусство есть такая деятельность, которая про­являет красоту», #

Журналист: #Так что же такое красота, #

Толстой: #А между тем, # вопрос о том, что такое красота, до сих пор остается совершенно открытым. #

#подражание природе, по Баумгартену, есть высшая задача ис­ку сстваМ

#По знаменитому сочинению Винкельмана, # красота, # отделен-ная# от добра. # красота форм, #красота идеи #красота выраже­ния, #при присутствии первых двух условий#

#По Шербюлъе, искусство есть деятельность, удовлетворяю-щая# нашей врожденной любви к образам, # вносящая в эти образы идеи, # доставляющая наслаждение нашим чувствам, сердцу и ра­зуму.

По Аллену, начало искусства — это игра... # Различие оценки пре­красного происходит от вкуса. Вкус может быть воспитан. #

#мы не можем не увидеть, что искусство есть одно из средств общения людей между собой. Искусство начинается тогда, когда человек с целью передать другим людям испытанное им чувство снова вызывает его в себе и известными внешними знаками выражает его, а другие люди заражаются этими чувствами и переживаю их.

Журналист: Спасибо, Лев Николаевич.

Получилось примерно полторы минуты. То, что надо.

«Решетки» помогут нам легко ориентироваться при монтаже изображения.

С этим многострадальным листом бумаги можно идти в аппа­ратную монтажа.

Но прежде решите для себя на каких кадрах изображения будут звучать вопросы и ответы журналиста и героя. Перечитайте текст еще раз и задумайтесь: все ли у нас готово к работе? С какого кадра вы начнете показ интервью?



То-то же!

Мы с вами отрезали самые первые слова обращения к Толстому, и стало непонятно кто к кому обращается. Для ликвидации оплош­ности нужен общий план журналиста и писателя, а мы его не сня­ли.

Урок на будущее — в начале съемки или в конце снимайте ситу­ационный план: кто с кем разговаривает. На нем можно разместить титры или слова ведущего программу с представлением участни­ков.

Приступим к монтажу. Работаем в аппаратной. Сначала по бумажно­му монтажу монтируем текст фонограмм. После монтажа его необходи­мо внимательно прослушать. Всели получилось, как задумано. Иногда между вопросами и ответами требуется вставить куски паузы. Помните о той самой микрофонной паузе, чтобы после вопроса или ответа оста­валось место на дыхание, на мгновенное раздумье. Ответы, поставлен­ные впритык к вопросам, могут показаться неестественными.



Схема 1

Схема 1 показывает монтаж текста и кадры, которые вы возьме­те в этот ряд. Мы отрезали начала многих фраз Толстого и у нас нет возможности показать его, слушающего вопросы журналиста. При­дется монтаж делать примитивно: чья фраза звучит, того мы и видим на экране. Но дальше начинаются сложности, которые потре­буют выбора решения.

Семь кусков текста, а говорит только Толстой. Если склеить меж­ду собой кадры Толстого с этими фрагментами текста подряд, то на всех склейках великий писатель будет дергаться, как ужаленный. (Вертикальные линии показывают места разрезов фонограммы).

Ответ вам известен: требуются перебивки. Но как их располо­жить по отношению к тексту (схема 2)1



Схема 2

Предлагаются варианты:

1.    От конца 7-го куска до середины 8-го поставить кадр слушаю­

щего журналиста. И от начала 9-го — до конца 13-го тоже.

2.    От середины 7-го — до начала 8-го журналист без артикуля­

ции. Короткий план молчащего журналиста на стыке 8-го и 9-го. И

от начала 10-го - до конца 12-го.

3.    От последних двух слов 7-го — до начала 9-го. От начала 10-



го до конца 12-го. На 13-м снова поставить Толстого.

Наиболее привлекательным может показаться последний вариант.

Но на вкус автора, ион — не лучший.

Оптимальный вариант смотрите на схеме 3, а потом читайте ком­ментарий.

Во-первых, одновременная смена кадров и голоса говорящего всегда—примитивный ход. Потому лучше искать другой путь. Опыт и практика показали, что самое элегантное — менять изображение, делать склейку и переход с кадра на кадр за 2 слова до конца плана (можно за одно), даже если это перебивка. Несовпадающие по вре­мени звуковые и зрительные переходы создают более плавное впе­чатление хода разговора, сглаживают стыки кадров, которые пока­заны жирными вертикальными линиями в линейке «изображение».

Во-вторых, в разговоре на серьезную тему лучше по возможнос­ти уйти от коротких кадров и не менять частоту (ритм) смены кад­ров по ходу короткого интервью, но поддерживать у зрителя впе­чатление непрерывности разговора.



Схема 3

В-третьих, 10, 11,12, и 13 куски текста настолько коротки, что менять кадры говорящего и слушающего через каждые полсекун­ды — откровенная глупость. Дальше будет так же.

Пользуясь приведенным примером на схеме 3 и советами, вы без труда справитесь с монтажом оставшейся части интервью (схема 4). А далее последует еще одна перебивка и большой последний кусок текста Толстого.



Схема 4

Когда вы смонтируете интервью, не забудьте показать его Льву Николаевичу или любому другому, кто согласился оказаться перед вашей камерой. Этого требуют этические нормы. А вдруг ему что-то покажется компрометирующим или не отвечающим его взгля­дам. Тогда придется переделывать.

Съемка и монтаж диалога

Диалог в документалистике интересен тем, что его порождают не вопросы стороннего человека-журналиста, а он вызывается к жизни самим ходом развития этой жизни. Он куда более непосред­ственен и убедителен, чем интервью. Герои сами ведут разговор о себе и своей жизни, работе, увлечениях без всякого понуждения извне. Он может возникнуть за обеденным столом, во время опера­ции у хирургов, на посиделках между старушками, в кабинете на­чальника — всех жизненных ситуаций не перечислишь.



Диалог документальных героев на экране — всегда результат наблюдения камеры или двух аппаратов за деятельностью и пове­дением людей. Результат более трудно достижимый, но значитель­но более выразительный и воздействующий на зрителей сильнее ответов на поставленные вопросы. В диалоге раскрывается харак­тер героя, его личность, индивидуальные и неповторимые черты, обаяние и душевная красота. По тому, как человек общается с окру­жающими и что им говорит, можно судить о ходе его мыслей, взгля­дах, целях, установках на жизнь.

Как правило, документальный диалог используется в фильмах или в крупных предварительно снятых видеосюжетах для телепе­редач. Все варианты диалогов можно разделить на две категории по методам съемки: скрытого и открытого наблюдения.

Съемка методом скрытого наблюдения осуществляется таким образом, что герои не видят камеры и не знают о том, что в данный момент их действия и разговоры фиксируются на пленку.

Имеется в виду «съемка врасплох», как ее называл Д. Вертов, или, что то же самое, съемка скрытой камерой.

Но иногда по договоренности с документальным персонажем режиссер и оператор осуществляют съемку незаметно, так, чтобы не мешать герою жить своей естественной жизнью. Когда именно будет идти съемка, персонаж, дав на нее согласие, не догадывается.

Съемка методом открытого наблюдения предполагает, что герои могут видеть аппараты и точно знают, что все их действия и слова окажутся на пленке.

Таким методом идет съемка телепередач В. Познера, всякого рода заседаний, дискуссий, пресс-клубов и т.д. Камеры находятся на не­котором удалении и не мешают происходящему.

Но бывает, что приходиться вести съемку в небольших помещениях, в локальных жизненных ситуациях. Аппарат не удается ото­двинуть далеко от действующих лиц и это неизбежно оказывает существенное влияние на их поведение, сковывает героев, может сделать их поведение неестественным. Тогда режиссеры прибега­ют к методу так называемой привычной камеры.

Кто же будет себя вести перед аппаратами, как у себя дома, когда в дом или в кабинет пришли чужие дяди со штативами, осветитель­ными приборами и «черными ящиками»!



Чтобы максимально снизить натянутость ситуации, «приучить» героев расслабляться перед пристальным оком камер, используют метод ложных предварительных съемок. Два-три раза разворачива­ют всю аппаратуру, включают свет, камеры, и режиссер просит уча­стников съемки заняться своим обычным делом, но не тем, которое представляет предмет его интереса. Потому что повторить сцену, оставаясь естественными, они не смогут, они не актеры.

В первые моменты такой ложной съемки, конечно, люди зажа­ты, иногда посматривают украдкой в объективы, говорят, с трудом подирая слова. Но через некоторое время необходимость их внима­ние все больше и больше переключается с чужих «ящиков» на соб­ственное дело. А это как раз говорит о начале привыкания. На тре­тий раз можно уже снимать ту ответственную сцену, ради которой проводились ложные съемки.

Однако привычная камера все же не гарантирует, что не будет курьезов во время съемки. Один такой случай послужит примером для разбора.

Привычной камерой снималось совещание о выборе пути эко­номического развития завода. Никакой скованности уже не было. Говорили и спорили жарко, со страстью доказывая свои позиции. Но через каждые пять-шесть слов все участники в свои речи обяза­тельно вставляли слово «значит». Пройдет три-четыре секунды —-к месту и не к месту обязательно звучит сорное слово, но это нико­го не смущает. На просмотре отснятого материала группа закати­лась от гомерического хохота.

А у них говор такой. Сами они этого не замечают. Что делать? Сцена — ключевая... Посмотрим на схему 5 раскладки речи и мон­тажа одного из фрагментов, но прежде, как всегда, выпишем текст на бумагу.

Первый: Значит, нужно, по-вашему, отложить, значит, гос­

заказ и переключится на ширпотреб?

Второй: Значит, меня вы просто не слышите! Или, значит, счи­таете за дурака?

Третий: Значит, ваше процентное соотношение не лезет ни в какие ворота.

Второй: А вы, значит, хотите весь коллектив оставить без зар­платы!



Слава Богу, у меня эту сцену снимали опытные операторы. Да я еще предупредил их, чтобы после окончания реплики персонажа они не сразу переводили камеры на следующего, а продолжали съем­ку отговорившего человека и слушающего ответ. Это и спасло сцену.



Схема 5

Из всех фраз вырезать слово «значит» не удастся. При попытке полностью очистить текст от слов-паразитов монтаж изображения окажется чрезмерно дробным и аритмичным. Но в этом нет необ­ходимости. Достаточно шесть употреблений слова свести к двум, и результат покажется естественным. Так мы и поступили.

На схеме 6 жирными вертикальными линиями показаны стыки кадров изображения и стыки фраз героев. Тонкими вертикальными линиями выявлено, как первые слова очередного говорящего зах­лестываются на изобразительный план человека, только что закон­чившего реплику и молчащего в этот момент. Такой звукозритель­ный монтаж построен на том, что слова нового вступающего в спор как бы вызывают его портрет на экран. У зрителя появляется по­требность узнать, кто начал говорить, а режиссер тут же удовлетво­ряет его интерес.

Иногда применяется обратный прием, когда конец фразы гово­рящего переносится на изображение человека слушающего, но го­тового вступить в спор, как только его противник закончит фразу. В этот момент у того, кто через секунду-две откроет рот, по лицу, по

мимике видно, как он думает, готовится к предстоящей речи, при­страивается к интонациям противника в споре. А это очень инте­ресно, Поэтому в игровом кино такой прием широко используется. Он как бы обнажает намерения партнеров по словесной дуэли.

Аналогичным образом в длинные синхронные куски героев час­то вставляется крупный план того, к кому обращен пафос речи, что­бы показать, как он реагирует на словесную борьбу.

Схема 6

Если вы вдумчиво читали и запомнили исходный постулат зву­козрительного монтажа — стремиться не повторять информацию, предложенную зрителю в изображении, и информацию в звуке — то должны были заметить, что захлесты как раз наилучшим обра­зом отвечают этому требованию.



Эти же приемы постоянно используются на передачах В. Познера, когда идет разговор с аудиторией и приглашенными почетными гостя­ми. И передача окончательно монтируется перед выпуском в эфир. Подобным образом могут монтироваться даже те передачи, которые идут в прямом эфире. Только для этого требуется большое мастерство режиссера и полная его слаженность с работой операторов.

Недопустима только чехарда пространства, которая царит на пе­редачах К. Прошутинской. Понять и сориентироваться зрительно, кто кому отвечает или задает вопросы в пресс-клубе, подчас просто невозможно. А потому еще раз напомним, как решать проблему съемки «круглого стола».

Нарисуем круглый стол и посадим во главу стола ведущего (рис. 42). Разделим этот стол на две половинки, на два полукруга, и рас­садим гостей так, чтобы остался сектор для съемки журналиста фронтальной камерой. Оставим на плане мизансцены только веду­щего и шестерых приглашенных. Какой это принцип монтажа кад­ров? Какой вариант по схеме?

Правильно!

Неизбежно придется вспомнить второй прин­цип монтажа кадров по ориентации в простран­стве. А если еще чуть-чуть поднапрячься, вы обяза­тельно угадаете, что этот случай по схеме соответ­ствует съемке беседы трех персонажей. Осталось последнее: подобрать «ключ» к приему, который позволит без нарушения ориентации в простран­стве снимать любого участника круглого стола практически в лю­бой момент спора в прямом эфире, крупно, удобно с показом всей мимики лица.

Снимать футбольный матч 18-ю камерами без нарушения ориен­тации зрителя мы научились. А снимать монтажно грамотно «круг­лый стол» в студии пока не получается.

Учтите, что режиссер у нас сидит за пультом, и переставлять опе­раторов по непредсказуемому ходу съемки у него нет возможности.

Но ларчик, как все­гда, открывается про­сто, если в руках режис­сера «ключ»-прием. По­скребите по сусекам своего воображения и задумайтесь: кто может стать таким ключом?

Правильно! Ведущий беседу! Он у нас боль­ше всех крутит головой, а значит, меняет направ­ление своего взгляда: для фронтальной каме­ры он смотрит то влево,  вправо. Этим нужно воспользоваться.



Когда журналист обращается к любому си­ дящему для фронтальной камеры слева, воз­никает линия общения двух людей, и снимать можно через головы сидящих справа с лю­бой точки без нарушения ориентации. Когда обращается к сидящему справа, возникает свобода действий для камер слева.

Суть приема заключается в том, чтобы пе­ред каждым переходом на съемку с противо­положной стороны в последовательности кадров стоял план ведущего. Взгляд ведуще­го в кадре, снятый фронтальной камерой, как раз задает для зрителя ориентацию, с какой стороны стола сидит говорящий. После пла­на главы стола кадр любого, отвечающего ему, снятый с противоположной стороны, всегда будет удовлетворять требованиям ориента­ции.

Рассмотрим наиболее сложный случай. Пусть гости полемизируют между собой, а журналист, как и положено ему, каждый раз только переводит взгляд на говорящего. Пос­ледовательность вступающих в разговор на плане и раскадровках складывается так: А, Б, А, Г (рис. 43).

Говорит А, смотрит на журналиста. Сни­маем камерой № 1 {рис. 44). На реплику А от­вечает Б. Жцурналист переводит взгляд (пе­ревод взгляда обозначен стрелкой). Камера де­лает поправку, чуть панорамирует вправо. Б отвечает А и соответственно на него перево­дит взгляд. Крохотная панорама, но Б уже смотрит в другую сторону по кадру.

Если между следующим кадром, в котором снят А, обращающийся к Г, и кадром с геро­ем по имени Г не будет перебивки, то зри­тель неизбежно запутается в размещении при­сутствующих. Получится, что А смотрит в спину Г, снятому с точки 4. Поэтому мы сно-

ва вставляем между ними ведущего, который позволяет зрите­лю точно ориентироваться в расположении спорщиков. Для большей свободы операторской работы одна из боковых ка­мер может быть подвижной и работать с плеча.

Осталось последнее: показать, как и когда лучше делать перехо­ды с кадра на кадр в зависимости от текста {схема 7).



Схема 7

Здесь также использован прием захлеста. Договорил свои слова персонаж Арбузов, послышался голос за кадром имени­того Брюквина. Это сигнал режиссеру за пультом переходить на кадр ведущего. За это время оператор за второй камерой уже начал снимать именитого Б. Режиссер нажимает на кноп­ку — на экране Б. Брюквин переводит взгляд на Арбузова. Опе­ратор делает поправку композиции. В конце речи Б послышался снова голос А. Это снова сигнал к переходу на следующий кадр. Опять план ведущего с фронтальной камеры, а затем кадр воз­мущенного Арбузова. И дальше точно так же. Стоило загово­рить персонажу Горохову, как режиссер снова дает короткий кадр ведущего, а следом — самого говорящего Горохова.



Конечно, вам предложена схема, идея того, как, соблюдая ориен­тацию в пространстве, вести одновременно звукозрительный мон­таж пресс-клуба даже в прямом эфире. В жизни ситуации и поря­док выступающих могут быть совсем иные. Ведущий сам будет за­давать вопросы или предоставлять слово. Но этот прием пособит режиссеру избежать неразберихи даже в самом горячем споре.

Монтаж изображения под длинный текст

Нет ничего скучнее, чем длинный рассказ человека на экране. Вспомните, что вы испытали, когда к вам зашла соседка и долго

Рассказывала о своих болячках, а вы спешили на свидание. И прервать ее неудобно, и интереса к ее рассказу нет, и девушка ждет. Весь, как на иголках.

Подобные чувства испытывает зритель, когда ему режиссер пред­лагает прослушать с экрана пространную и пусть даже нужную по информации речь. Вроде бы и надо послушать, но смотреть уже нет сил. Хочется встать и заняться другим делом. Отделы мозга, которые ведут обработку

зрительной информации, оказываются лишенными пищи, голодными. Они-то и порождают дискомфорт и раздражение у обделенной зрительными образами аудитории.

Ну, а как же объяснить эффект великого И. Андроникова, Вита­лия Вульфа и Эдварда Радзинского? Почему слушают и смотрят их рассказы?

А потому, что это вовсе не рассказы, а представления артистов. Они разыгрывают моноспектакль перед зрителями. Более того, гип­нотически, как артисты, побуждают зрителя к воображению тех картин, которые они рисуют словами. А зритель в этот момент пи­тает свой мозг картинками, которые сам творит на внутреннем эк­ране «под диктовку» лицедея.

Рассказ и выступление артиста — вещи совершенно разные. Ар­тист представляет, разыгрывает, перевоплощается в другие образы и характеры. Таких артистов в лучшем случае один на миллион.

Проблему, как сделать зрительно интересным словесный рассказ на экране профессионалы решили уже давно. М. Голдовская в до­кументальном фильме «Архангельский мужик» еще раз виртуозно продемонстрировала неограниченные творческие возможности это­го приема.



Общий принцип весьма доходчив. Герой начинает рассказ. На экране 5,10 или 12 секунд сам рассказчик. Дальше оставляется только голос фермера Сивкова за кадром, а на экране идут кадры, которые показывают как это было на самом деле. В конце рассказа режиссер может вернуть на экран изображение человека, завершающего свою мысль. Но вопрос о том, чем закончить сцену рассказа — сугубо творческий. В отдельных случаях финал сцены может обойтись без кадра самого героя, как это делала М. Голдовская в некоторых кус­ках своего фильма.

Важно другое: что режиссер хочет сказать зрителю этой сценой!

Вариантов может быть несколько.

Альпинист рассказывает о своем восхождении на вершину-Скромный человек в разговоре умалчивает и сглаживает трудности и риск, с которыми была связана эпопея штурма непреступной горы. В прямом синхроне режиссер показывает только начало рассказа. Герой называет место, дату, исходные позиции. А дальше его текст монтируется с кадрами, снятыми во время самого восхождения: скалолазы карабкаются по отвесной стене; герой забивает клин в расщелину и цепляет свой карабин к петле; еще два метра вверх, он срывается и повисает на веревке над пропастью; с трудом возвраща­ется на прежнее место; еще один клин для страховки; начинается пурга, он подкрепляет силы куском шоколада и лезет дальше и т.д.

В данном случае режиссер не только хочет показать истинные трудности восхождения, мужество альпинистов, но еще и стремит­ся подчеркнуть скромность героя, отсутствие самовосхваления.

Другой вариант.

Политический деятель на пресс-конференции долго рассказывал о своей поддержке малоимущих. А режиссер, делающий фильм или передачу, его красивые слова сопоставил с кадрами людей, копаю­щихся в мусорных ящиках, с кадрами старух, собирающих на ули­цах пустые бутылки, с кадрами оборванных детей, идущих с порт­фелями в школу, и кадрами самого деятеля, подъезжающего на шикарном Мерседесе в окружении эскорта и угодливых охранни­ков к фешенебельному подъезду...



Вот вам и разоблачение лжи методом звукозрительного монта­жа. Налицо контрапункт изображения и текста, о котором говори­ли наши корифеи кино.

Еще пример.

Мать рассказывает подруге о том, как она переживает за судьбу дочери. Хвалит ее, убеждает в целом ряде достоинств, перечисляет положительные черты. Вспоминает, как с малых лет пыталась вну­шить ей высокие духовные ценности. Как переживает за нее, когда та уходит из дома и долго не возвращается.

А режиссер, оказывается, методом наблюдения снял жизнь этой Дочери вне дома и под рассказ матери поставил эти кадры.

Мать говорит, что ходила с ней в консерваторию, и что дочь лю­бит Бетховена. А на экране девушка в трансе раскачивается под тя­желый рок, летящий со сцены, где неистовствуют полуодетые му­зыканты в наколках.

Мать утверждает, что ее дитя никогда не общалось с плохой ком­панией. А ее ненаглядная на экране покупает наркотик и направля­ется в грязный подвал с командой наркоманов получать «кайф». Голос женщины повествует о волнениях и вере в добрые начала своего ребенка. А на экране ее дочь в бессознательном состоянии срывает с себя одежды и выделывает неуклюжие па на дощатом по­мосте подвала в окружении таких же молодых людей со стеклян­ными невидящими глазами.

Зная принцип звукозрительного сопоставления содержания тек­ста и содержания изображения, в своей творческой практике вы найдете еще десятки вариантов сочетания слов и зрительных обра­зов. Надеюсь, что они не окажутся такими мрачными, как после­дний пример.

Недопустимо только одно — прямая иллюстрация текста изоб­ражением, чтобы не получился принцип «что вижу, то и пою». Иллю­страция — свидетельство творческой беспомощности режиссера.

Вес принципы и приемы, изложенные в разделе «Диалог в доку­ментальных жанрах», могут быть в той или ной форме использова­ны во всех игровых видах экранного творчества.

Это относится и к самым простым приемам — к захлестам, ко­торые сглаживают зрительное впечатление от стыка кадров, и к са­мым сложным.



Рассказ героя с контрапунктом в изображении более распрост­ранен в игровом кино. Но в актерских сценах это уже стало обы­денным, а документалистике — высший пилотаж.

Различные сокращения текста героев так же часто случаются в актерских сценах.

Принципам и приемам звукозрительного монтажа диалога не нужны пропуска на вход в любой вид экранного творчества.

Глава 5. МОНТАЖ ДИКТОРСКОГО ТЕКСТА,

АВТОРСКОГО КОММЕНТАРИЯ,

ВНУТРЕННЕГО МОНОЛОГА

Монтаж дикторского текста

Долгие годы с момента появления звукового кино техника синх­ронных съемок оставалась очень громоздкой, тяжелой и неуклю­жей. Для документалистов она была почти непреодолимым пре­пятствием в условиях репортажа, далеких экспедиций и даже, каза­лось бы, несложных хроникальных съемок. Лишь игровой кинема­тограф с его многочисленными съемочными группами мог позво­лить себе «роскошь» работать с синхронными камерами, которые весили по 60 килограммов.

Но длительный исторический период развития экранного твор­чества при отсутствии легкой и простой техники примечателен ста­новлением филигранного мастерства написания и укладки диктор­ского текста на изображение. Сформировалось даже словосочета­ние, которое определяло данный этап творческой работы: укладка дикторского теста. Новое поколение работников экрана, творя­щих свои произведения на видеотехнике, в массе своей не видело даже лучшие образцы фильмов того периода. Но зато унаследовало ложную легенду о якобы существующей «горе отрицательных ка­честв» дикторских текстов в экранных произведениях.

Так называемый дикторский текст используется во всех видах нашего творчества: и в игровом кино, и в телепередачах, и в доку­ментальных фильмах, и в научно-популярных, и в учебных, и в рек­ламе, и в мультипликации. И во всех жанрах — в комедии, в драме, в трагедии, в мелодраме, триллере и т. д.

Вошедший в обиход кинематографистов термин «дикторский текст» не только не отражает сути функций комментария, но глав­ное — дезориентирует творцов в выборе выразительных средств. Ярлык «кондовости», «занудства» и даже одной из форм «марксис



тской пропаганды» налеплен на этот термин совершенно незалу-жено. Английский режиссер кино и телевидения, автор учебника по документалистике Майкл Рабигер стремится реабилитировать его в глазах нового поколения.

Текст, называемый «дикторским», лишь произносится артистом, которого в определенных случаях выбирали из числа дикторов ра­дио. Естественно, что человек, владеющий искусством четкого про­изношения фраз и слов, употребляющий верные ударения, был пред­почтительнее, чем артист, впервые оказавшийся наедине с микро­фоном.

«Диктор» читает чужой текст с листа. Он — скрипач, исполни­тель чужого произведения. А создатель этого произведения — ав­тор, драматург, журналист. В лучшем случае диктору удается при­нять на себя личину автора, актерски перевоплотиться в него, но никак не стать им. Это представляет собой одну из форм условнос­ти экранного произведения, а не буквальную подмену одного дру­гим.

Закадровый текст, написанный от третьего лица, лучше назвать по справедливости «авторским текстом» или «авторским словес­ным комментарием». Кстати, в игровом кино его так и величают.

Авторский текст всегда индивидуален. По крайней мере, должен быть таким. Он несет на себе черты личности его создателя, выра­жает отношение творцов произведения к экранным событиям, пе­редает эмоции драматурга, режиссера, журналиста, возникшие у них в связи с действием в последовательности кадров. Словесный текст не может быть произнесен только от лица одного из авторов произ­ведения. Он является выражением комплексной позиции авторов — драматурга-сценариста, драматурга-режиссера, драматурга-операто­ра. Каждый из них вложил в процессе съемок в изображение свои­ми средствами и свое отношение, и свои чувства, и свой темпера­мент. Поэтому про голос, звучащий за кадром, иногда очень точно говорят — «голос самого фильма». В таком понимании закадрово­го авторского текста присутствует что-то более весомое, объектив­ное, доверительное и убедительное.



От теории перейдем к делу.

Предлагается последовательность кадров и два варианта текста к ней.

Какой вариант по вашему мнению наиболее удачный?   >:~

142

Второй вариант

Первый вариант ИЗО Общ. Мужчина идет по ули­це. Оглядывается по сторонам.

.

2. Ср. Мужчина подходит к ос­

тановке. Что-то увидел.             \

3.       Общ. - ср. Приближается ав­

тобус. Можно разглядеть его

номер:5-й.

4.       Ср. Герой поднимается в са­

лон машины, быстро компости­

рует билет. Это видно через

окно.

5.       Общ.-ср. Он проходит впе­

ред на камеру, садится, раскры­

вает газету, начинает читать.

6.   Общ. Пассажиры в автобусе

не обращают на вошедшего ни­

какого внимания. Все заняты

своими мыслями.

7.   Ср. - общ. Неожиданно герой

сминает газету и на очередной

остановке выскакивает из

автобуса.

ИЗО

1. Общ. Мужчина идет по ули-Це. Оглядывается по сторонам.

ТЕКСТ

Это — наш герой. Сегодня он, как обычно, идет на работу.

На остановке ему не пришлось долго ждать свой автобус.

н 5-й подрулил как раз к его при­ходу.

Не мешкая, он поднялся в салон и проколол билет.

В автобусе оказались свободные места. Свежий номер газеты был еще не прочитан. Ничто не предвещало опасности.

Никто из пассажиров не про­явил интереса к новому попут­чику. Сонные люди поглядывали в окна.

В газете он увидел свою фото­графию и подпись: «Разыскива­ется преступник». Нужно было срочно скрыться от воз­можного преследования.

ТЕКСТ

Наш герой шел в направлении...

143

Какую оценку вы бы поставили автору того и другого текстов? С точки зрения литературы, правильности построения фраз, мож­но сказать, никаких замечаний нет. А с позиций экранного творче­ства: пять, четыре, три или два? Думайте! Можете перечитать еще раз. Ваше мнение решающее. В обоих вариантах нарушена главная заповедь звукозрительного монтажа — не говорить то, что видно и понятно без слов. Больше чем на двойку такое творчество «не тянет»! Если про­явить слабинку, то за второй вариант можно поставить три с мину-144

<


2. Ср. Мужчина подходит к остановке. Что-то увидел.

3.    Общ. - ср. Приближается ав­

тобус. Можно рассмотреть его

номер: 5-й.

4.    Ср. Герой поднимается в са­

лон машины, быстро компости­

рует билет. Это видно через

окно.

5.    Общ. - ср. Он проходит впе­

ред на камеру, садится, раскры­

вает газету, начинает просмат­

ривать.

6.    Общ. Пассажиры в автобусе

не обращают на вошедшего ни­

какого внимания. Все заняты

своими мыслями.

7.    Ср. - общ. Неожиданно герой

впопыхах, кое-как складывает

газету и на очередной останов­

ке выскакивает из автобуса.

...автобусной остановки. Ка­жется, ему повезло. Запорошенная снегом машина...

... подкатила к остановке.

Привычный для героя пятым

номер выделялся на лобовом

стекле.                                      

Желающих сесть в автобус ие-много.

Процедура оплаты проезда тоже прошла без задержки.

Ему до работы ехать далеко. Поэтому лучше присесть на свободное место.

Утренний пассажир всегда до­сыпает в транспорте. Новень­кий его не интересует — лишь бы не толкался.

Спокойствие мгновенно смени­лось паникой, как только он уви­дел, что с газетной полосы на него смотрит собственная фо­тография. А под ней подпись: «Разыскивается преступник!».

сом. В нем есть попытка не комментировать каждый кадр отдель­но, а протянуть фразы с одного кадра на другой, что помогает слит­ности звукозрительного восприятия сцены. А в остальном оба ва­рианта комментария страдают общими недостатками.

Разберем по порядку весь текст.

«Это — наш герой» — ненужная фраза. Зритель всегда сам без подсказки понимает, что действующее лицо, находящееся в центре композиции кадра есть предмет интереса авторов рассказа.

«Сегодня он, как обычно, идет на работу». Подчеркивать для зри­теля факт настоящего времени — «сегодня» — нет никакой необхо­димости, потому что все действия живого героя на экране зрители трактуют как действие, происходящее сейчас, даже если им извест­но, что съемка сделана 10 лет назад. Хотя сам текст может быть написан и в прошедшем времени. Но в момент съемки для героя это было настоящее время.



«...как обычно, идет на работу». С этой частью фразы можно со­гласиться, ибо куда направляется герой и как часто это происходит по изображению понять нельзя. Это — дополнительная информа­ция, которой нет в кадре.

«На остановке ему не пришлось долго ждать свой автобус». То, что герой приходит на остановку, понятно без слов. А то, что он уедет на автобусе станет ясно из следующего кадра. Данная фраза вообще не нужна.

3-й кадр. «5-й подрулил как раз к его приходу». Без дополнитель­ных объяснений вы и сами поняли, что этот комментарий тоже дуб­лирует содержание изображения.

4-й кадр: «Не мешкая, он поднялся в салон и взял билет». Опять все понятно без слов.

5-й кадр: «В автобусе оказались свободные места». Та же ошиб­ка. Куда бы он сел, если бы не было свободных мест!

«Свежий номер газет был еще не прочитан». Зачем герою рас­крывать газету, если бы он ее прочитал! Об этом зритель догадает­ся сам без подсказки.

«Ничто не предвещало опасности». Последняя фраза, звучащая на пятом кадре, не повторяет информацию изображения, но вызы­вает сомнение: нужно ли предвкушать предстоящие события? За­чем заранее раскрывать зрителям то, что вот-вот произойдет? Мо­жет быть лучше неожиданность сделать полной неожиданностью? Ответить на такой вопрос, рассматривая столь короткий фрагмент,

145

довольно сложно. Это — вопрос общего драматургического реше­ния произведения.

6-й кадр: «Никто из пассажиров не проявил интереса к новому попутчику. Сонные люди поглядывали в окна, чтобы не проехать остановку». Опять грубое нарушение заповеди звукозрительного монтажа.

7-й кадр: «В газете он увидел свою фотографию и подпись: «Ра­зыскивается преступник».

Нужно было срочно скрыться от возможного преследования».

Первая фраза раскрывает нам смысл того, что нельзя «прочи­тать» глазами с экрана. Ее правомерность присутствия в тексте не вызывает сомнений. Зато вторая объясняет то, что разумеется само собой. Действие героя в кадре раскрывает нам тот же смысл. А, следовательно, она лишняя.



Надеемся, что разбор второго варианта по аналогии вы сделаете сами.

А как же нужно писать текст, спросите вы? Какие существуют правила?

Первое и самое главное вы уже знаете: не повторять текстом содержание кадров.

Второе: нельзя делать так, чтобы словесный комментарий зву­чал беспрерывно. Зрителю требуются паузы для осмысления про­исходящего на экране. Лишь в коротких сюжетах новостей, в от­дельных случаях, можно допустить присутствие сплошного текста.

В документальном и просветительском кино считается, что чрез­мерное обилие текста свидетельствует о низком профессиональном уровне его автора и режиссера.

Третье: оптимальное наибольшее количество текста допускает­ся из расчета слово — секунда. Сколько в монтажной подборке се­кунд изображения, столько и слов. Меньше лучше. При таком коли­честве слов в тексте возникают необходимые зрителю паузы. Боль­ше — нельзя!

На телевидении, особенно в новостях, журналисты стремятся ска­зать как можно больше. По этой причине им приходится говорить с большой скоростью, что по-русски называется—тараторить. Мало того, что такая форма речи считается плохим тоном, психологи эк­спериментально установили ее отрицательные параметры. С воз­растанием плотности текста в единицу времени притупляется вни­мание зрителя, снижается эмоциональное переживание, а самое 146

главное — информация не успевает усваиваться, и падает доверие к сообщению.

Четвертое: высоким искусством написания комментария счита­ется умение отдельными словами сплетать изображение и текст, от­дельные связки совершенно конкретного действия и его словесной трактовки.

Пятое: от точности попадания слова на кадр и конкретное дей­ствие в нем зависит общий смысл сообщения, трактовка действий героя зрителем. Чуть опоздаешь или опередишь, и смысл может оказаться противоположным задуманному.

Шестое: в подавляющем большинстве случаев изображение пер­вично, а текст вторичен. Не изображение подбирается подтекст, а текст пишется по канве изображения. Монтаж изображения намного труднее поддается трансформации под текст, чем подгонка, пере­становка фраз и слов текста для попадания на нужное место в кад­ре. Вспомните, длительность кадра зависти от его крупности, со­держания, действий в нем и ритма рассказа образами. Нельзя меха­нически увеличить длину кадра только потому, что вы не успели все сказать, что хотелось. И нельзя кадр укорачивать, зарезать, только потому, что вам нечего на этом кадре сказать.



Грустно смотреть по телевидению, когда логически связанный и внятный текст сюжета бывает уложен на случайный и бессвязный навал старых кадров.

Попробуем все эти требования реализовать на нашем примере. Будем считать, что мы сработали по всем технологическим прави­лам творчества. Сначала, просматривая изображение с остановка­ми, составили монтажный лист с указанием длительности каждого кадра в секундах (метрах). Просмотрели смонтированный матери­ал еще раз с монтажным листом в руках и запомнили содержание и действия в каждом кадре. Начинаем сочинять текст, представляя себе картинки на внутреннем экране.

ТЕКСТ

ИЗО

Иван Иваныч...

1. Общ. Мужчина идет по ули­

це. Оглядывается по сторонам.

2.    Ср. Мужчина подходит к ос­

тановке. Что-то увидел.

147

ражение, глядя на экран. Такой вариант текста чаще всего и называют авторским комментарием. Классическим примером может служить текст, которым сопро­водил свой фильм «Обыкновенный фашизм» М. Ромм. Но для того, чтобы встать на этот путь, нужно быть уверенным, что у автора хорошая дикция, соответствующий жанру голос, что он наделен умением устно четко выражать свои мысли и попадать словами на нужное действие в кадре, как это сделал М. Ромм. Та­ким мастерством, к сожалению, обладают уникумы, таких очень мало. Заикам, людям, у которых «каша во рту» или «мыкающим» через каждые три слова это категорически противопоказано. И все же у такого текста есть как свои недостатки, так и свои преимуще­ства. Он всегда более живой, несет на себе оттенок прямого обра­щения в зал, в нем проступает намерение напрямую контактиро­вать со зрителями. Мы приведем лишь короткий пример из монтажных листов филь­ма «Обыкновенный фашизм». Голос М. Ромма: 240. Общ. Нацистская хроника. На Шли веселые ребята по камеру идет взвод улыбающихся солдат.        нашей земле.

Хорошо ли — плохо ли, но, благодаря такому тексту, нам уда­лось создать законченную сценку, в которой на конкретном приме­ре события проступает характер, особые черты личности. Герой ста­новится вполне реальным чудаковатым человеком, прячущимся на наших улицах. Идеальный может быть назван такой звукозрительный монтаж изображения и текста, когда текст не понятен без изображения, а изображение — без текста.

<

Монтаж авторского комментария Иногда в документалистике не пишут отточенный авторский текст, а прибегают к эмоционально окрашенной импровизации дра­матурга, режиссера или журналиста, который комментирует изоб-148

3. Общ. - ср. Приближается ав­тобус. Можно рассмотреть его номер: 5-й.

4.    Ср. Герой поднимается в са­

лон машины, быстро компости­

рует билет. Это видно через

окно.

5.    Общ. - ср. Он проходит впе­

ред на камеру, садится, раскры­

вает газету, начинает просмат­

ривать.

6.    Общ. Пассажиры в автобусе

не обращают на вошедшего ни­

какого внимания. Все заняты

своими мыслями.

7.    Ср. - общ. Неожиданно герой

впопыхах, кое-как складывает

газету и на очередной останов­

ке выскакивает из автобуса.

...был от рождения мнитель­ным и трусливым человеком. Ему всегда казалось, что кто-то хочет его обязательно оби­деть.

Дома он боялся мышей и двор­ников, в автобусе — контроле­ров, а на улице—милиционеров.

Он всегда старался быть неза­меченным и потому в автобусе закрывался газетой.

Представляете, что он поду­мал, когда на первой полосе уви­дел свой портрет и прочитал:     \

... «Разыскивается преступ­ник!».

А преступник был вовсе не он, а лишь похожий на него человек.

241.Кр. По пыльной дороге идут и

едут улыбающиеся немецкие солдаты.

242.    Кр. Фото. Улыбающийся немец­

кий солдат, на плече пулемет.

243.Кр. Фото. Гроздь винограда в

Руке. ПНР вверх — улыбающийся эссе-

совец.

244.Кр. Фото. Офицер вермахта.

245.    Общ. Фото. Солдаты порют кре­

стьян.

246.    Ср. Фото. Полуголый солдат слу­

шает патефон.

Такие симпатичные,.

... красивые,..

... воспитанные.

Работали...

и отдыхали.

149

247.   Общ. Офицер вешает девушку.              Снова работали.

248.   Общ. Девушка повешена. Вок­

руг стоят солдаты.

249.   Офицер прилаживает веревку на



шее мужчины.

Обратите внимание: как скупо комментирует М. Ромм кадры сво­его фильма, как мало слов и как велика емкость смысла в этих сло­вах. А последние кадры этого монтажного куска он вообще остав­ляет без комментария — все и так понятно — без текста. Высший пилотаж!

В игровом кино авторским комментарием обычно называют за­кадровый текст от автора (от третьего лица) или текст одного из героев, от имени которого идет рассказ.

Очаровательным примером такого приема может служить фильм французского режиссера Ле Шануа «Папа, мама, служанка и я». В картине главный герой по имени Робер не только участвует в сюже­те, но еще и комментирует происходящее в кадрах. Он иронизирует по поводу самого себя, делится своими мыслями, подсмеивается над знакомыми и близкими.

Войдем в сюжет. Настали Рождественские праздники. В доме у героя—служанка Мария-Луиза. Ей под сорок. Красотой не блиста­ла никогда. Она открывает дверь на звонки.

Сначала приходят и поздравляют мусорщики. Потом монахиня и девочка просят пожертвовать на елку для сирот. Затем почтальон предлагает календари и обещает счастье в новом году. Следом при­ходят мальчишки и просят бросить деньги в копилку для бедных школьников.

58.    Ср. Сдвижения.

Мария-Луиза открыва­

ет дверь. На пороге Посыльный: Нам

посыльный. Вручает,    заказывали шоколад\

59.    Ср. Сдвижения.

Мария-Луиза открыва-

150

ет дверь. На пороге посыльная.

Посыльная: Это   Вам   для мсье Ланглуа!

Служанка берет из ее рук небольшой ящик и передает его хозяйке.

Мама открывает ящик и замирает.

Голос Робера за кад­ром: Это был семнад­цатый по счету кури­тельный прибор, ко­торый ученицы дари­ли папе к Рождеству. Для человека, кото­рый никогда не курил, это было многовато...

Мама:     Ну,

куда лее мы его денем?

60. Общ- ср. Мария-Луиза стоит в дверях с цветком в руке, сму­щенно и несколько же­манно улыбается. (На­езд).

Мария-Луи­за: Мадам...

.-»¦.

Голос Робера: В этом году сочель­ник был необычным. Мария-Луиза покида­ла нас. Она тоже по­лучила рождествен­ский подарок. К ней пришла любовь! Мо­ жет быть, не совсем такая, о какой она мечтала... Но все же...

...это была любовь!

61. Ср. Жених Ма­рии-Луизы в формен­ной фуражке и с тупо­ватым лицом глупо улыбался на пороге.

И еще один фрагмент из того же фильма. Герой направляется в

Дом своего ученика.

151

Благодаря закадровому тексту авторам этой лирической комедии удалось наполнить все действие фильма добрым юмором, в целом ряде эпизодов достичь комического эффекта именно путем введе­ния остроумного комментария от лица главного героя. Что делают авторы передачи «Сам себе режиссер», чтобы мож­ но было смотреть на подчас беспомощные любительские съемки? Они вводят закадровый текст от автора или от лица одного из ге- 152                                                                                                             j

144.  Общ. Робер

спускается по лестни­

це своего дома. В руках

у него тонкая папочка.

145. Ср.-общ. Робер

идет от своего дома к

лавке мясника.

Его встречает жена мясника, которая по­жирает его глазами. Они входят в лавку.

146. Ср. Лавка. Сто­ит здоровенный мяс­ник. В его руке огром­ный нож. Он косо смотрит на жену. А жена при этом лебезит перед репетитором ее сына.

Жена мясни­ка: Добрый день, мсье Робер! Пройдите через лавку. Я остави­ла баранью нож­ку для вас!

Робер: Вы очень любезны, мадам!

Жена мясни­ка: Что вы! Та­кие пустяки...

Голос Робера: Как мои дела? Я вступаю в свои новые обязанно­сти репетитора.

Жена мясника и ее сын сыграют важную роль в моей жизни.

Действительно, она была очень любез­на. Но при этом мне казалось, что мясник косится на меня, на­тачивая свой нож:.

роев, и благодаря тексту мы часто покатываемся от хохота, про­сматривая сюжеты самостийных режиссеров. Уберите текст, и нет ничего смешного. Сопоставление остроумного комментария с да­леко не всегда умелыми, а под час глупыми действиями персона­жей держит передачу в числе лидеров телевизионного рейтинга.



В фильме Э. Рязанова « Зигзаг удачи» текст от автора, который комментирует и разъясняет коллизии, читает 3. Гердт. Благодаря ему вся комедия приобрела особый, ироничный колорит. Можно даже сказать, что текст определил жанр этого произведения.

Или совсем серьезный пример: пролог фильма С. Бондарчу­ка «Война и мир». Во вступлении на изображении могучего мно­говекового дуба читается текст от автора — философское раз­мышление Л. Толстого, которое настраивает зрителей на уг­лубленное понимание событий 1812 года.

Монтаж внутреннего монолога

О том, что «внутренний монолог» — изобретение чисто лите­ратурное и восходит к XIX столетию, писал еще С. Эйзенштейн. Его увлечение этим приемом звукозрительного монтажа началось с замысла снять в звуковом варианте фильм по роману «Улисс» Д. Джойса еще в эпоху немого кино. Позже, а Америке в 1930 году он разработал подробный литературный сценарий по роману Т. Драйзера «Американская трагедия». Он на 20 лет предвосхитил появление этого приема на экранах. Но оставим на время рассказ об этом эйзенштейновском замысле, чтобы понять суть самого приема.

Обычно человек не все мысли высказывает вслух. Часть рожда­ющихся в голове идей мы оставляем при себе, никому не говоря их содержание. Совсем не обязательно, чтобы все знали, что вы дума­ете по тому или иному поводу и как вы относитесь к разным лю­дям. Иногда даже к самым близким. Вокруг каждого из нас суще­ствует некая тайна внутреннего мира.

И на самом деле наша жизнь протекает так, что мы часто рассужда­ем про себя, сами себе говорим какие-то слова, высказываем мысли, идеи. Иногда отчетливо, иногда обрывочно, а бывает даже междоме­тиями. Особенно, если мы оказываемся перед выбором, то непремен­но начинаем прикидывать в словах что лучше, не произнося их вслух.

Это человеческое умение рассуждать «про себя» как раз и легло в основу литературного, а позже и кинематографического приема «внутреннего монолога». Это художественный способ раскрыть



153

жизнь внутреннего мира человека, его тайну, работу его психики действие психологических мотивов и побуждений личности.

Внутренним монологом называется прием звукозрительно­го монтажа, когда на экране герой, не размыкая рта, или вооб­ражаемые им персонажи произносят за кадром текст, который не слышат другие участники сцены, а слышат только зрители.

Монологи в театре известны с древности. Но монолог монологу рознь. Один может произносится героем прямо в лицо присутству­ющим на сцене действующим лицам, например, монолог Чацкого в «Горе от ума», а другой — втордом одиночестве на тех же подмос­тках. Второй — представляет собой авторскую попытку донести внутреннее размышление героя до зрителей. Яркий пример такого варианта — монолог Гамлета в пьесе В. Шекспира. Условность те­атра вполне позволяла идти авторам таким путем и без каких-либо проблем быть правильно понимаемой зрителями. В театре есть еще один прием — так называемый «а парте», когда герой, закрывая одну часть лица ладонью, говорит в сторону зрителей свои сообра­жения по поводу происходящего действия.

В кино такая форма условности, конечно, тоже возможна, но ее нарочитость в большинстве случаев обязательно придет в противо­речие с естественностью изображения жизни на экране.

Г. Козинцев, задумав и осуществив постановку «Гамлета», пере­вел монологи главного действующего лица во внутренние моноло­ги, и сила их воздействия с экрана на зрителя только возросла.

В последней сцене французского фильма «Полицейская история» тоже используется внутренний монолог. Сыщик (А. Делон) поймал матерого преступника (Ж. Л. Трентеньян). Полицейский обращает­ся вслух к негодяю, но тот не реагирует на его слова. Тогда герой Делона переходит на внутренний монолог. Поимка этого изощрен­ного преступника наконец-то сделает его начальником отдела, по­зволит занять ему должность, к которой он так стремился. Теперь он, можно сказать, рассчитался с тем, кто так долго и ловко над ним издевался.



Но оказывается внутренний монолог куда более широкий при­ем. И, чтобы убедиться в этом, вернемся к С. Эйзенштейну.

По предложению фирмы «Парамаунт» С. Эйзенштейн разраба­тывает вместе с Айвором Монтегю литературный сценарий «Аме-

риканской трагедии». Для тех, кто не помнит роман, в своей статье «Одолжайтесь!» он кратко излагает сюжет. 154

«Клайд Гриффит, соблазнивший молодую работницу мастерс­кой, где он был старшим, не сумел помочь ей сделать аборт, стро­го запрещенный в США.

Он видит себя вынужденным жениться на ней. Однако это в корне разбивает все его виды на карьеру, так как расстраивает брак его с богатой невестой, без ума в него влюбленной...»

«Так или иначе, перед Клайдом дилемма: или навсегда отказаться от карьеры и социального благополучия, или... разделаться с пер­вой девушкой.»

В развитии сюжета есть ключевая сцена в лодке, где решается его судьба и судьба его жертвы. Вот как разработал С. Эйзенштейн эту сцену. В лодке двое: Клайд и Роберта.

«Лодка скользит все дальше по темному озеру — и Клайд со­скальзывает все глубже во тьму своих мыслей. Два голоса спорят в нем: один — отзвук его зловещего решения, отчаянный вопль всех его надежд и мечтаний о Сондре (богатой невесте), о высшем све­те — твердит: «Убей... убей!». Другой голос его слабости и стра­ха, голос жалости к Роберте и стыда перед нею — кричит: «Не надо! Не убивай!». В последующих сценах эти противоборствую­щие голоса слышатся в плеске волн о борт лодки; шепчут в такт стука сердца Клайда; вторят проносящимся в мозгу воспоминани­ям и противоречивым душевным порывам; они непрестанно борют­ся, то один берет верх, то вдруг слабеет, уступает — и тогда громче слышится другой.

Под бормотанье этих голосов Клайд опускает весла и спраши­вает:

—  Ты говорила с кем-нибудь в гостинице?

—  Нет. А почему ты спрашиваешь?

—  Просто так. Думал, мол/сет, ты встретила кого-нибудь из

знакомых.

Голоса вздрагивают от того, что Роберта в ответ улыбается и качает головой и, опустив руку за борт, для забавы брызгает и плещет.



— Ни чуточку не холодная! — говорит она.

Клайд опять перестает грести и пробует рукой воду. Но тот-час отдергивает руку, словно его ударило электрическим током.

Он берет фотоаппарат и снимает Роберту, а неотвязные голо­са все звучат у него в ушах. Клайд с Робертоп завтракают, потом собирают кувшинки, а голоса твердят свое. Соскочив на минутку с

155

лодки, он оставляет на берегу свой чемодан, — а голоса стано­вятся все громче и терзают его.

«Убей... Убей!». А Роберта, счастливая, преображенная верой в Клайда, вся сияет и радуется жизни. «Неубий... неубий!». А лодка неслышно скользит в тени мрачных елей, и на лице Клайда отра­жается раздирающая душу внутренняя борьба — и тут раздается гулкий, протяжный вопль водяной птицы.

Победно звучит: «Убей... Убей!». И тогда Клайду вспоминается мать. «Малыш, малыш», — доносится из далекого детства, гром­че звучит: «Не убий... Не убий!», и вдруг совсем по-иному, голос Сондры произносит: «Малыш... Мой малыш!». И когда ему пред­ставляется Сондра и все, что ее окружает, крик: «Убей, убей!» — становится резче, повелительнее, а примысли о домогательствах Роберты он еще усиливается, яростный, пронзительный... Но тут же Клайд видит перед собой Роберту — ее лицо, озаренное довери­ем и радостным облегчением, и ее волосы — они так хороши, он так часто гладил и перебирал их, — и, легко вытесняя тот, другой голос, нарастает призыв: «Не убий!» — теперь он звучит спокой­но, твердо, бесповоротно. Спор окончен, Сондра потеряна навеки. Никогда, никогда не достанет у него мужества убить Роберту.

Клайд сидит, закрыв лицо руками, унылый и несчастный; это — полное отречение и безнадежность. Потом он поднимает голову.

Весло тащится по воде; в левой руке у Клайда фотоаппарат.

На лице Клайда такое неистовое страдание, такая мука после перенесенной внутренней борьбы, что встревоженная Роберта ос­торожно перебирается поближе к нему и берет его руку в свои.

Клайд внезапно раскрывает глаза и видит совсем близко ее лицо, полное тревоги и нежности. В порыве невольного отвращения он отдергивает руку и вскакивает. И нечаянно, без малейшего умыс­ла со стороны Клайда, фотоаппарат ударяет Роберту по лицу. Губа у Роберты рассечена; вскрикнув, она падает назад, на корму лодки.



— Роберта, прости, я нечаянно!

Первое естественное движение Клайда — к Роберте, на по­мощь. Но она испугана. Она пытается встать, теряет равнове­сие — и лодка опрокидывается.

И опять гулко, протяжно кричит выпь. На воде медленно пока­чивается перевернутая лодка.

Над водой появляется голова Роберты. 156

Вынырнул Клайд. В лице его — безмерный ужас, он делает дви­жение к Роберте, хочет ей помочь.

Роберта, испуганная выражением его лица, пронзительно вскрик­нула, заметалась, подняла фонтаны брызг, — и скрылась под во­дой. Клайд готов нырнуть за нею — и вдруг замешкался, заколебал­ся.

Вдалеке, в третий раз, гулко, протяжно кричит выпь.

По зеркальной глади озера плывет соломенная шляпка.

Лесная чаща, недвижные горы. Темная вода чуть заметно пле­щет о берег.

Мы слышим всплески и видим Клайда, он плывет к берегу. Вып­лыл, лег на песок; потом медленно садится, одна нога так и оста­лась в воде, он этого не замечает.

Потом его начинает трясти, дрожь все усиливается, он блед­неет и привычным движением, как всегда в минуты страха или страдания, весь съеживается и втягивает голову в плечи. Замеча­ет, что одна нога у него в воде, и подбирает ее. Пробуждается мысль, и тогда дрожь стихает. И мы слышим эту мысль:

— Что ж, Роберты нет... ты ведь этого хотел... и ты не

убивал ее... это несчастный случай... свобода... жизнь...

И совсем тихо, с нежностью, словно нашептывая ему на ухо, то же голос прибавляет:

— Сондра.

Клайд закрывает глаза. И в темноте звучит:

— Сондра.

Слышен ее смех, ее ласковый голос.

— Сондра...». (Отрывок из сценария взят из книги «Сергей Эй­

зенштейн. 1930—1948» Р. Юренева, исследователя творчества ве­

ликого кинематографиста.)

А теперь — самое интересное: анализ!

Приведенный отрывок из сценария — блистательный пример мастерства. Автор не пошел по пути традиционного решения при­ема внутреннего монолога, хотя именно ему принадлежит идея раз­работки этого приема в кино.

В голове Клайда звучит не только его собственный голос — «Убей... Убей!» и «Не убий... Не убий!», но еще несколько хорошо знакомых, близких герою голосов.



Голос самого Клайда говорит с разными интонациями, то на­стойчиво, то жестко предупреждает, то уговаривает, то робко напо-

минает. Вся внутренняя борьба мыслей героя проступает в ин­тонациях, в скупых словах назойливой идеи. Клайд колеблет­ся, трусит, отступает.

Голос его глубоко религиозной матери — «Малыш... Малыш...» тоже звучит в его сознании. Это напоминание о смертном грехе, о котором говорила она ему в детстве.

Голос Сондры, подталкивающий его на убийство, хотя ее голос произносит только «Малыш... мой малыш» и больше ничего.

И только в самом конце сцены С. Эйзенштейн встает на путь прямого внутреннего монолога. Мы слышим пусть сбивчивую, но развернутую мысль Клайда: «Что ж, Роберты нет... ты ведь этого хотел...» и т.д.

Итак можно выделить три звуковых сферы: 1) все, что слышит сам Клайд — голоса в его сознании, собственную речь и речь Ро­берты; 2) все, что слышит Роберта — свой разговор с Клайдом и, возможно, крик птицы; 3) все, что слышит зритель, а ему дана вся звуковая ситуация.

Внутренний монолог — не скупой прием монтажа , а богатая красками палитра для звукозрительного сопоставления и выраже­ния борьбы разных начал.

Как снимать такую сцену?

Первое требование — актер должен выучить наизусть весь внут­ренний монолог и, играя роль перед камерой, произносить про себя собственные мысли. Только в этом случае, когда внутренняя речь и внешние действия и поступки жестко увязаны в поведении героя можно достичь желаемого эффекта. Если режиссеру необходимо, чтобы актер сыграл, как какая-то мысль неожиданно поражает ге­роя, невзначай приходит ему в голову, то текст должен быть подан со стороны, вплоть до воспроизведения на съемочной площадке предварительной записи текста мыслей, произнесенных тем же ак­тером.

Внутренний монолог в телепостановках может выполнять те же художественные задачи, никаких ограничений для использования этого приема в произведениях малого экрана не существует.

Слово в кадре и особенно за кадром в сочетании с изображением куда более весомо, чем слово на радио или на подмостках сцены-На экране оно, как в поэзии, измеряется штуками. Подбирается, как алмазы в корону. А мутный словесный поток современных журна­листов — всего лишь мода ушедшего тысячелетия. 158



«Слово — не игрушечный шар, летящий по ветру, — писал В. Короленко, — Это орудие работы: оно должно подымать за со­бой известную тяжесть.

И только по тому, сколько захватывает и поднимает за собой чу­жого настроения, мы оцениваем его значение и силу. Поэтому ав­тор должен постоянно чувствовать других и оглядываться (не в са­мую минуту творчества) на то, может ли его мысль, чувство, образ встать перед читателем и сделаться его мыслью, его образом и его чувством».

Как жаль, что В. Короленко не живет в эпоху телевидения!

Суперспециалисты от современного телевидения придумали еще одну форму дикторского текста. А мода на нее не заставила себя ждать. Ее подхватили все, не считающие нужным думать, журнали­сты. Форма эта проявляется в двух вариантах.

Нужно, к примеру, рассказать, что происходило в царской гостиной.

Журналист садится за стол в этих роскошных апартаментах и начинает вещать. Он с видом знатока рассказывает о том, что в этом зале произошли такие-то и такие-то драматические события, что после этого здесь же великий князь дал такой-то приказ своему министру и сидел при этом на том же месте, где сейчас восседает он сам. Закадровый текст вынесен в кадр. Что же получается в ре­зультате?

В неподвижном и бездыханном зале журналист оказывается един­ственным живым и движущимся объектом. Он ведет рассказ. И зри­тель смотрит на него, а отнюдь не на сами царские покои, о кото­рых идет речь. Ведущий показывает себя вместо объекта, о кото­ром говорит.

Он всего лишь экскурсовод в данном случае, а не главная персо­на фильма. А экскурсоводу нужно встать так, чтобы посетители музея смогли увидеть предмет своего интереса и с помощью слов гида вообразить обстановку, в которой свершалось событие. Экс­курсовод в данный момент для зрителям только помеха, объект раз­дражения. Желание беспрерывно показывать себя на экране, и чем больше, тем лучше — результат помутнения сознания от зазнай­ства и утраты профессионализма.

И еще одна несуразица. Нужно журналисту рассказать про ка­кую-то площадь или событие, произошедшее на этом месте. Для этого устраивается съемка прохода комментатора по этой самой площади. Если сидящий и малоподвижный ведущий собирает на



159

себе все внимание зрителя, то идущая, пошатывающаяся и засло­няющая собой всю площадь фигура, по выражению С. Эйзенштей­на, полностью «обкрадывает зрителя», уворовывает у него возмож­ное эмоциональное впечатление от восприятия объекта и его фак­турной сущности. Более того, текст говорящего на ходу человека крайне плохо усваивается зрителем, ибо главное движение — дви­жение фигуры, а не лица.

Прав Павел Любимцев, который стоя на месте произносит текст, молча переходит к новому объекту и снова, остановившись, глядя в объектив, продолжает рассказ. В обращении к зрителям на ходу присутствует такая фальшь приема, что ни одному ведущему не уда­стся ее преодолеть.

Слово за кадром было и остается распространенным и тонким выразительным средством экрана.

Глава 6. МОНТАЖ ШУМОВ И ШУМОВЫХ ФОНОГРАММ

Шумы — часть содержания и формы

Шумы — это свидетельство того, что на экране сама жизнь, под­линная, без прикрас, без обмана, без ложки дегтя и без ложки меда. Так чаще всего трактует зритель происходящее действие, когда оно развивается только в сопровождении шумов.

Среди режиссеров-документалистов можно встретить ярых про­тивников использования музыки в документальных произведени­ях. Они убеждены, что музыка обязательно разрушит нежную и все­гда уникальную атмосферу реального события, ауру действитель­ности, «феномен достоверности».

Оставим на совести таких режиссеров максимализм их позиции. Да, в отдельных случаях лучше не прибегать к использованию му­зыкального сопровождения. Но, по нашему убеждению, нельзя воз­водить этот принцип в абсолют. Ибо богатая практика документа-лизма за многие десятилетия доказала полноправность и противо­положной точки зрения.

Шумы — это музыка жизни. Разнообразие окружающих нас зву­ков безгранично. Природное многоголосье представляет собой ги­гантскую палитру звуковых красок режиссера. И чем большее раз­нообразие нас окружает, тем сложней сделать точный выбор, по­пасть в точку, найти именно тот звук, который вместе с изображе­нием породит в сознании зрителя требуемый по замыслу звукозри­тельный образ.



Бытует мнение, что шумы способны создавать лишь звуковой фон, что они являют собой только форму экранного произведения. Такая близорукая точка зрения характерна для холодных ремеслен­ников, не знающих теории и не наделенных способностью вообра­зить на внутреннем экране, а потом прочувствовать, как «работает на зрителя» сопоставление шумового и пластического образов.

Шумы в равной степени — элемент формы и элемент содержа­ния произведения, его драматургическая составляющая. Вспомни­те пушкинского «Каменного гостя» в постановке М. Швейцера, по-

161

старайтесь услышать внутренним ухом шаги статуи командора, и вы тут же согласитесь, что это элемент содержания, а не только формы. Конечно, характер звука, «интонация» шагов, ужас, кото­рый они наводят на зрителя и Дона Гуана, и есть результат сочета­ния содержания и формы.

Шумы в экранных произведениях способны выполнять различ­ные функции, с их помощью решаются самые разнообразные худо­жественные задачи. Режиссерам и звукорежиссерам необходимо в своем колчане творческих приемов иметь полный набор возмож­ных вариантов.

Кроме существующих на многих студиях обширных шумотек, появились записи шумов на лазерных дисках, так сказать, все к ва­шим услугам. Дело за творческим выбором.

Функции шумов

1. Создание реальной звуковой атмосферы экранного дей­ствия — самая простая функциональная задача.

Когда мы видим на экране говорящего человека и слышим синх­ронно произносимые им слова, то мы говорим, что это — прямой синхрон. Нечто подобное подразумевается и в данном случае: что видим, то и слышим.

В кадре бушует зимняя вьюга, снег закручивается каруселями на мостовой перед домами и автомобилями, белыми облаками проно­сится в рамке. Соответственно, в звуке мы услышим то ослабеваю­щий, то усиливающийся шум ветра и даже посвист. Какова сила ветра в зрительном ряду, такова она должна быть и по звучанию в нашем представлении.

Даже в простейшем варианте создания реальной атмосферы дей­ствия нам предстоит выбор характера шумов. Не всегда удается дос­тичь этой цели, схватив первый попавшийся шум с нужным названи­ем. Иногда приходится брать две или даже три шумовых фонограммы и соединять их, чтобы получить на экране полное совпадение впечат-ления от изображения и звуков. Опытные режиссеры способны, ДеР' жа нужные кадры в своем воображении, умозрительно представить себе во время прослушивания шумовой фонограммы, соответству или нет звучащий с магнитофона шум требуемому экранному впеча лению. Но в любом случае окончательная проверка на совпадение рактера слуховых и зрительных образов происходит, когда одновр менно можно увидеть и услышать вьюгу на экране. 162



Даже когда в кадре легковой автомобиль подъезжает или отъез­жает от камеры, нельзя воспользоваться первым попавшимся зву­ком мотора. Звуки различных марок машин отличаются друг от дру­га, и знатоки могут всегда уличить мелко подхалтурившего звуко­режиссера. А задача подбора шумов — в первую очередь его работа.

2. Создание звукового образа

Эта функциональная задача принципиально сложней первой. Шумы в этом случае должны не просто соответствовать характеру изобразительного материала, а еще впитать в себя выражение чего-то дополнительного, большего, чем отражение состояния приро­ды, окружающей среды или источника звука.

Л. Гайдай в одной из своих комедий использовал широко извес­тный прием. Один из персонажей требует задуматься своего парт­нера над поставленным вопросом и при этом стучит косточкой со­гнутого пальца по его голове. А партнера играет С. Крамаров.

Такое постукивание по черепу мы слышим как тупой и приглу­шенный звук. Л. Гайдай заменяет известный нам звук на звонкое постукивание по пустой кастрюле. В сопоставлении с удивленным лицом С. Крамарова такой звук вызывает искомый комедийный эф­фект. Этот прием можно еще назвать гиперболой в звуке.

Другой, серьезный пример. Героя ожидают неприятные события. Он едет по дороге на лошади на фоне мрачного неба. А в звуковом ряду слышны не только ветер и цокот копыт, но еще и раскаты грома с ударами молний, хотя в кадре нет ни дождя, ни отсветов этих мол­ний. Режиссер закладывает в звук предвкушение неприятностей в развитии событий, настраивает зрителей на их восприятие.

3.   Функция создания определенного настроения

~Шумы способны не только передавать реалистичность состоя­ния действия в кадре, но и привносить в него авторское начало.

Режиссер должен стремиться, используя все выразительные сред­ства, не только передать зрителю содержание действия, развития сюжета и определенные мысли, но так же ввести зрителя в эмоци-ональное переживание и даже сопереживание с героем или соб­ственным авторским размышлением.



Допустим, ваш герой едет в карете по лесу. Вы хотите создать Радостное и даже веселое настроение действия. Соответственно вами будут отобраны такие лесные звуки, которые не вызовут у зри-

163

теля мрачные ассоциации. Такими звуками могут быть чири­кания мелких птичек. Причем они могут состоять из разных птичьих голосов. В шум леса могут вплетаться слабые поскри­пывания рессор кареты. Даже цокот копыт должен в этом слу­чае носить характер легких ударов лошадиных ног по земле. Сцену с тем же изображением можно построить в звуке по прин­ципу контрапункта и создать мрачное, гнетущее настроение. Вмес­то веселого чирикания птичек слегка шумящего леса на фон можно поставить изредка ухающего филина, «сладкую» песню рессор за­менить на мерный, щемящий, неприятный скрежет с ритмическим повтором, а цокот копыт записать как глухие удары, сотрясающие землю. Вот вам и совершенно иное настроение сцены.

4.   Драматургическая функция шумов

.. Критически настроенный читатель, который уже понял из об­щих положений монтажа, что почти все элементы экранного про­изведения так или иначе «работают» на драматургию, может возра­зить: зачем выделять отдельно драматургическую функцию?

В какой-то степени он будет прав, но есть примеры в истории кино, когда именно шум становился причиной, источником, побу­дительным началом рождения новых коллизий и поворотов сюже­та и действия.

Один из них вошел в классику экранного творчества. Фильм Ж. Дювивье «Большой вальс».

Молодой Штраус едет в коляске по Венскому лесу. Рядом с ним красавица-певица. Светит солнце. Поют и чирикают птички. Мер­но отстукивают ритм копыта лошадей. В такт поскрипывают рес­соры. Композитор переполнен чувствами. И в окружающих его зву­ках он услышал новую музыку, музыку чарующего вальса: «Тарам,-тарам,... тарам там-там...». Из многоголосья природы родился вальс «Сказки венского леса», который определил судьбу композитора и весь ход развития сюжета фильма.

Шумы в этом случае не косвенно, а прямо стали элементом ДРа' матического действия, главенствующей составляющей содержания описанной сцены.



В мистических фильмах и фильмах ужасов многократно исполь­ зовались различные звуки, которые задавали и определяли поступ ки всех персонажей произведения. Представьте себе, что в ваше доме каждый вечер ровно в полночь ни с того ни с сего раздается 164

непонятный и омерзительный скрежет железа. Через неделю вы нач­нете сходить с ума или сбежите в ужасе из этой квартиры. Вот вам и шумовая драматургическая опора сюжета.

5.   Функция выражения состояния среды

Предположим, что возникла такая творческая задача: выразить тишину гигантской пещеры. А тишина, как вы помните, выражает­ся отчетливым звучанием какого-либо слабого звука. В пещере ни комаров, ни пчел, ни кузнечиков нет. Цикады не трещат, лягушки не живут и часы не тикают. Что делать? Работа документальная...

Режиссеру пришлось долго вслушиваться в тишину, чтобы выя­вить хоть какой-нибудь звук в гробовой тишине подземных залов на глубине 300 метров. И такой звук все-таки нашелся. Это были ка­пельки воды, которые капали со сталактита в маленькую лужицу с интервалом в три секунды. Природа сама подсказала творческое ре­шение. Был снят крупный план лужицы с крохотными брызгами от ударяющейся о поверхность капли и крупным планом записан звук.

Прослушивание и сравнение в студии показало, что никакая ими­тация капели не содержит в себе такого таинственного и заворажи­вающего отзвука, как оригинальная запись. И эта шумовая находка стала звуковым образом пещеры, звуковым лейтмотивом всего филь­ма «Чудо темноты», рассказавшего об открытии самой древней на планете живописи и зарождении письменности. Капель звучала под сводами пещеры 20 тысяч лет назад и продолжает звенеть сегодня, подчеркивая связь времен.

6.   Функция символизации события

Режиссер не может быть человеком равнодушным. Он изначаль­но переживает все события и коллизии своего произведения. Каж­дая сцена рождает в нем клубок различных чувств, которые так или иначе должны обязательно выплеснуться на экран. Он неизбежно любит или ненавидит своего героя, и его отношение к нему опреде­ляет творческий поиск.



Василий Никитич Татищев — крупный государственный деятель Петровских времен, первый русский ученый историк. Основатель Екатеринбурга и Перми пережил четырех императоров. Его отно­шения с властью и императорским окружением то основывались на полном доверии, то по доносам завистников и недругов несколько Раз скатывались к полной судебной расправе.

165

Возникла задача: как в звуке выразить угрозу неправого суда над честным, умным и неподкупным человеком. Как зрителю дать по­чувствовать это и заставить его сопережить с героем несправедли­вость обвинений? И опять фильм документальный, весь изобрази­тельный материал складывался из портретов участников минувших событий и съемок множества мест, где состоялись события.

Суд каждый раз проходил в помещении за массивной дверью. Это было известно. Зал на экране выглядел внушительно. По за­мыслу, после того, как открывалась дверь, начинался рассказ о ложном обвинении и суде. И родилась идея придать двери осо­бое звучание. Режиссер решил вложить в этот звук свое отноше­ние к этим гнусным попыткам могучих интриганов свернуть шею гордому и честному защитнику интересов отечества.

Ассистенты прослушали все шумы открывающихся дверей в шумотеках трех студий, но искомый режиссером звук не обна­ружили. Работа над фильмом заканчивалась. Шло последнее озвучание. Уставший ассистент грузной комплекции сел на стул-вертушку и повернулся — раздался душераздирающий скрип. Вот он! — требуемый звуковой образ. От такого мерз­кого звука у зрителя обязательно содрогнется душа!

Скрип двери оказался настолько запоминающимся, что был по­вторен в картине три раза. В последних двух случаях без прямой свя­зи с изображением (открывающейся дверью). Даже текст о том, что снова готовится гнусная расправа, был исключен, а зритель и без этого понимал, что над Татищевым вновь состоится неправый суд.

Скрежет открывающейся двери вырос из образа в символ.

7.   Функция замещения изображения и действия

В перечне особенностей восприятия была названа способность без труда запоминать новые звуки, принадлежащие какому-либо дей­ствию или предмету, предъявленному зрителю в изображении.



Чеховская ситуация. Дача. Терраса. На веранде двое — невеста и застенчивый жених. Невеста ждет объяснения в любви, а жених со­бирается просить руки своей возлюбленной. Молодой человек долго собирается духом и наконец решается произнести главные слова, Он набирает полную грудь воздуха, чтобы начать объяснение.

Но в этот момент из комнаты на террасу выходит гордый брат-подросток и с независимым видом направляется в конец дачного участка, где стоит неказистый домик, именуемый туалетом. 166

Попытка серьезного объяснения сорвана. Мальчишка под­ходит к туалету и ловкими быстрыми движениями раскручива­ет проволочку с гвоздя двери. Это действие сопровождается весьма характерным звуком: «тыр-тыр-тыр-тыр». Парнишка открывает дверь и скрывается внутри «домика».

На террасе наступает тягостное ожидание возвращения воз­мутителя спокойствия. Через некоторое время снова раздает­ся уже знакомый звук, и, подчеркивая независимость поведе­ния, брат проходит мимо пары и скрывается в доме.

Жених облегченно вздыхает. Во второй раз говорит о хорошей погоде и собирается приступить к самой ответственной части ви­зита. Набирает для решительности полную грудь воздуха и... Но в ту же секунду снова открывается дверь на террасу, и маленький зло­дей демонстративно повторяет все свои действия. Влюбленные смотрят друг на друга, а как только до них долетает из глубины участка знакомое «тыр-тыр-тыр-тыр», стеснительно опускают гла­за к полу. Объяснение опять сорвано. Все это повторяется и в тре­тий раз.

В экранном воплощении этой ситуации во второй, третий и тем более четвертый раз уже не требуется показ того, как «злодей» кру­тит проволоку на двери туалета. Достаточно дать знакомое «тыр-тыр-тыр» на изображении сидящих влюбленных или на крупном плане жениха, чтобы зрителю все стало понятно.

Что для нас главное в этом примере? А то, что за время воспри­ятия с экрана этой сцены произошло научение зрителей. Они суме­ли связать конкретный звук «тыр-тыр-тыр» с конкретным действи­ем и запомнить его так хорошо, что повторный показ раскручива­ния проволоки с гвоздя уже не потребовался. А режиссер получил возможность вертикального монтажа образов с разным содержа­нием в звуке и изображении.



Подобным путем произошло научение зрителя в предыдущем примере из фильма об историке Татищеве.

8.   Функция выражения субъективного восприятия звуков

Сочинения А.С. Пушкина — кладезь художественных приемов. А «Медный всадник» — как нельзя нам кстати. Убитый горем Евге­ний обвиняет в своем несчастье бронзового Перта. Он грозит ему: "Ужо!". Сам пугается его величия и бежит от него.

167

Бежит и слышит за собой — Как будто грома громыханье — Тяжело-звонкое скаканье По потрясенной мостовой.

Все, что слышит Евгений, когда бежит от Медного всадника, про­исходит в его воображении, это его субъективное слышание. И в экранном творчестве вполне может быть воплощено в произведе­нии. Иллюзии и воображаемые события многократно становились содержанием фильмов и телепередач.

Но интересно другое. Экран позволяет выразить в звуке способ­ность человека фиксировать слуховое внимание на каком-то одном объекте и выключить, благодаря избирательности слухового вни­мания, все другие звуки. В этом случае мы получим модель, твор­ческое подобие нашего естественного восприятия.

В фильмах о войне можно встретить примеры еще одного вида субъективного слышания.

Идет бой. Недалеко от командира взрывается снаряд. Его оглу­шает взрывом и засыпает комьями земли. К нему подбегают солда­ты. На экране глупо улыбающееся лицо контуженного. Крупный план: он смотрит на сбежавшихся. С его точки зрения снят средний план пришедших на помощь. Солдаты что-то говорят. Отчетливо видна артикуляция. И в звуке тоже субъективная точка слышания: вместо голосов людей — монотонный нудный звук в ушах коман­дира. В его сознание попадает только звук, генерируемый собствен­ным поврежденным мозгом. Он оглох.

Как правило, шумы выполняют в экранных произведения не одну, а несколько функций и задач одновременно. И чем сложней и ярче замысел, тем богаче образная звуковая составляющая вертикально­го монтажа.

Если вы хотите получить на экране неповторимый звуковой аро­мат жизни, передать на экране особый звуковой характер явления или объекта, то шумы следует целенаправленно, специально запи­сывать. Заведомо известно, что каждое звучание предметов и ве­щей по-своему уникально, у всех у них — свой «голос».



Нашей съемочной группе первой в истории кино и телевидения довелось снимать Долину гейзеров на Камчатке. Предстоял рассказ о гипотезе зарождения жизни на Земле. Согласно утверждению ученых она сделала первые шаги в кипятке и вулканическом ра-створе. Повествование о гейзерах и грязевых вулканах занимало в 168

фильме существенное место. Гейзеры — это фантастическая фее­рия природы, захватывающее зрелище для любого человека.

Мы знали, что никаких шумов гейзеров и других вулканических явлений в шумотеках не найти. Поэтому захватили с собой магни­тофон в числе несметного количества съемочной аппаратуры и не пожалели, что таскали по всей Камчатке лишний груз. Функцию звукооператора пришлось взять на себя режиссеру. Умение каче­ственно записывать звук помогло мне и в этой тяжелой экспедиции.

Еще никому не удавалось записать голос гейзера перед тем как начнется извержение кипятка из его жерла. С риском быть обварен­ным струей из-под земли и оказаться петухом в вулканическом супе шла запись голосов подземелья. У каждого кипящего фонтана име­ется своя песня, упреждающая выброс пара и воды. В ней звучало и уханье, и клокотанье, и свист, и еще какие-то, неподдающиеся опи­санию, сигналы бурлящих недр Земли.

Почти все эти звуки вошли в окончательную фонограмму филь­ма и привнесли экстраординарный колорит экзотики в весь экран­ный рассказ.

Этот пример — всего лишь свидетельство того, что специальная запись шумов всегда дает в руки режиссера и звукорежиссера бога­тый материал для творчества.

В существующей телевизионной терминологии можно встретить такое понятие, как «интершум».

Интершумом называется шум, записанный или передаваемый в прямом эфире в момент прямой документальной съемки. .

Идет хоккейный матч во Дворце спорта. В зале надо льдом уста­новлены микрофоны. Зритель должен слышать скрип коньков по льду, удары клюшкой по шайбе, шараханье хоккеистов о борта, от­дельные выкрики игроков и т.д. Это и есть интершум. Он призван подчеркнуть реальность происходящего, передать звуковую атмос­феру события, ее неповторимое своеобразие и уникальность, сде­лать зрителя соучастником события.



Но подчас мы становимся свидетелями непрофессионального обра­щения с интершумами. И первое упущение, когда интегральный звук зала заглушает голос комментатора. В этот момент, а иногда на протя­жении почти всего матча, зритель у телевизора вынужден с огромным напряжением вслушиваться в речь ведущего, чтобы понять смысл объяс­нений. Зритель волей такого горе-звукорежиссера принужден вычленять

слова из конгломерата интершума, а это совершенно недопустимо.

169

А если на льду возникнет потасовка, и в микрофоны над пло­щадкой полетит непристойная брань? Что делать тогда? Не пускать же в прямой эфир нецензурщину!

Обычно в зале или на стадионе установливают несколько мик­рофонов с учетом направления основных съемок и возможности переключения звуковых акцентов события — поле, трибуны, ска­мейки запасных и т.д. И на протяжении всего матча звукорежиссер должен работать и мгновенно ориентироваться в соответствии съе­мок и звука.

И всегда без исключения микрофон комментатора должен быть такой системы и так установлен, чтобы без труда позволять звуко­режиссеру создавать оптимальное соотношение громкости речи ве­дущего и интершума.

Интершум — не является неизбежной данностью, к работе с ним нужного готовиться, им нужно управлять, как любым другим фо­новым шумом.

Шумовое озвучание

Так называют технологический этап озвучания, когда происхо­дит подбор и укладка на изображение (синхронизация) всех фоно­вых и синхронных шумов. Сама технология раскладки фонограмм будет изложена в главе «Чистовой монтаж». Пока требуются только пояснения к тому, как делается синхронное шумовое озвучание иг­ровых фильмов.

Обычно, когда проведено речевое озвучание и закончен чисто­вой монтаж изображения, когда режиссер гарантирует, что даль­нейших изменений и перестановок в картине уже не будет, присту­пают к синхронному шумовому озвучанию. Делается это в специ­альном тонателье, приспособленном для такой работы.

Выполняет эту работу бригада шумовиков, 2— 3 специалиста. Первоначально просматривают куски фильма, приготовленные для озвучания, чтобы определить, какими инструментами предстоит пользоваться для создания звуков, соответствующих событиям на экране. Если в действии происходит сражение на мечах, то выбира ются «железяки», издающие при ударах требуемые звуки. Если де вушка на шпильках идет по тротуару и нужно озвучить ее шаги, шумовики одевают такую же обувь. Если скачут лошади, то в ру берутся деревянные пиалы, чтобы отстучать по куску пола с брус чаткой цокот копыт. 170



Когда все инструменты подобраны, проводится репетиция. Как правило, шумовики — это профессионалы. После первой же репе­тиции они синхронно с героями топают по мостовой, сражаются на саблях, имитирую удары любой силы, воспроизводят звуки ру­шащейся мебели или льющейся в стакан водки. Синхронное шумо­вое озвучание — это шумовой спектакль артистов своего дела.

Так, кусками или частями, записываются все синхронные шумы при последующем озвучании. В редких случаях при создании сери­алов и «мыльных опер» и при использовании в павильонах специ­альных микрофонов удается обойтись без последующего синхрон­ного шумового озвучания. Натурные съемки, как правило, не могут обойтись без этой звуковой процедуры.

В заключение: шумы — не придаток звуковых фонограмм, не затычка для звуковых дыр и провалов, а богатое самостоятельное выразительное средство. Нужно только творчески и умело им пользоваться. Иногда шумы и звуки нужно выдумывать, конструи­ровать и сочинять, как сочиняют настоящую музыку.

Глава 7. МОНТАЖ МУЗЫКИ

Функции музыки на экране

Чтобы ни писали и ни говорили теоретики, а сочетание в экран­ном произведении музыки и изображения всегда — некое волшеб­ство. С одной стороны, существуют довольно четкие определения роли музыки в кино и на телевидении, а с другой — при всем пони­мании формулировок остается чувство недосказанности того, что дает совместное воздействие на зрителя музыки и пластических об­разов.

Но ведь даже о таком «мутном деле» как белая и черная магия написано немало толстенных книг и руководств для применения. А потому о волшебстве музыки на экране мы сочли возможным гово­рить как о вполне понятном явлении. Если режиссеры, звукорежис­серы, композиторы и журналисты будут знать азы обращения с му­зыкой (а они есть в любом ремесле), то дальше и глубже их потянет талант, внутренняя культура и поиск в творчестве.

Стоит заглянуть в историю, как тут же находятся любопытные факты. Оказывается, что Великий Немой с рождения был лишен только умения членораздельно говорить, а музицировать он начал, как только открыл глаза. На первом сеансе на бульваре Капуцинов братья Люмьеры показывали свои первые фильмы под аккомпане­мент рояля. Диву даешься, когда начинаешь осмысливать, как мно­го они продумали, чтобы преподнести миру кинематограф во всей его красе и величии. С их легкой руки таперы за роялями не выхо­дили из кинозалов до первых звуковых фильмов, тридцать с лиш­ним лет.



Один из самых заковыристых вопросов — вопрос о том, что несет музыка на экран: настроение, содержание или эмоции? А что об этом думаете вы, уважаемый читатель? Попробуйте порассуж­дать, прежде чем продолжите чтение учебника.

Во-первых, экранная музыка существует только одновременно с изображением того произведения, для которого она написана (если мы имеем дело с оригинальной композиторской работой). А дей-

172

ствие на экране и даже бездейственные пластические образы в эк­ранном рассказе всегда несут в себе то или другое содержание. Бу­дучи совмещенными в зрительском восприятии они воздействуют друг на друга — музыка на изображение, а изображение на музыку. Благодаря такой связи смысл и содержание пластического ряда сами собой вкладываются в содержательность музыкального ряда. Так происходит даже тогда, когда музыка подобрана компилятором по принципу иллюстрации события. Иногда новое содержательное начало музыкального сопровождения может даже оказаться проти­воположным тому, что задумывал и вложил в него композитор.

Музыкальная культура каждого человека, а зритель не является исключением, накапливается с раннего детства, воспитывается в нем путем многократного и последовательного научения. Мало­вероятно, что трехлетний ребенок сможет понять смысл «Рево­люционного этюда» Ф. Шопена или 15-ю Симфонию Д. Шоста­ковича. Ему могут понравиться только отдельные сочетания зву­ков или аккордов и то благодаря тому, что какие-то звуковые со­поставления он уже слышал и сохранил в памяти как гармоничес­кие. Как дети учатся понимать смысл отдельных слов и выраже­ний родного языка, так точно так же они научаются от взрослых понимать и переживать то, что закладывал композитор в свое про­изведение. Они постепенно учатся осознавать за каким мелоди­ческим «выражением» и в какой структуре следует ощущать ра­дость, горе, гнев, борьбу, уныние или восторг, что произведения, созданные в «до-мажор» олицетворяют светлое начало, а в ключе «ре-минор» — мрачное. Проникаясь музыкой, слушая се и пояс­нения взрослых, меленький человек обретает музыкальную куль­туру, и фольклорно-национальную, и классическую. Мужая, ребе­нок все более и более четко начинает связывать свои мысли чув­ства с тем или иным музыкальным строем, с тем или другим ме­лодическим выражением. У него в памяти откладываются «этало­ны» (не метры и сантиметры, конечно), а трактовки идейного и эмоционального содержания различных музыкальных структур и звуковых соотношений. Благодаря процессу научения взрослею­щий человек все яснее и глубже начинает понимать и чувствовать, «что хотел сказать и передать ему» автор.



В мире все так или иначе взаимосвязано. Блистательный звуко­оператор, педагог и теоретик, а еще и поэт, Яков Харон писал, «что ни в жизни, ни тем более в искусстве не существует такого ради-

173

кального деления на идеи и эмоции, на мысли и чувства... Наши мысли и чувства взаимосвязаны и взаимообусловлены, что не мо­жет не сказаться и в их выражении, особенно средствами музыки»1

Так много говорить о содержательности музыки в экранном про­изведении приходится только потому, что среди мнящих себя про­фессионалами телевизионщиков и киношников распространено мнение будто музыка кроме эмоционального заряда ничего не при­носит с собой на экран.

Классическое опровержение этих ошибочных взглядов, как все­гда, находится в истории. По свидетельству английского теоретика кино Р. Мэнвелла, музыка, написанная к фильму «Броненосец По­темкин» композитором Э. Майзелем, особенно эмоциональное впе­чатление производила на зрителей с немецкой музыкальной куль­турой в Австрии, Германии, части Венгрии и Чехословакии. «Эмо­циональный эффект музыки Майзеля был так велик, что ее испол­нение было запрещено в некоторых странах, где демонстрация са­мого фильма была разрешена», — писал Р. Мэнвелл. Как объясня­ет свидетель, причина всплеска зрительских эмоций заключалась в том, что сидящие в зале слышали в музыкальном сопровождении фильма напоминание о событиях 1905 года, современный и созвуч­ный их настроениям и актуальный призыв к революции в 1926 году. Э. Майзель осознанно использовал в своем произведении к филь­му интонации и обороты музыки и песен революционной Герма­нии тех лет. Вот вам и яркое проявление содержания в музыкаль­ном произведении при полном отсутствии слов. Попробуйте не согласиться с Яковом Хароном, который опровергает утверждения таких теоретиков, как Н. Чернышевский и А. Луначарский, что «удел музыки — одни только чувства».

Понимание содержательной наполненности музыки, написанной для экрана, и ее смысловой роли весьма и весьма принципиально, ибо за этим ее качеством кроется один из важных приемов ее ис­пользования в экранных произведениях.



Музыка способна быть не только фоном, не только элементом формы, звуковой оболочкой фильма или передачи, но и участво­вать в создании основного содержания произведения.

Благодаря способности зрителей легко связывать как отдельные самостоятельные звуки (вспомните «тыр-тыр-тыр»), так и музыку с

1 Я. Е. X а ро н. Музыка докума ггалыюго кино.—М.:Изд-во ВГИК, 1974. С 14 ¦

2 Р. Мэнвелл. Кино и зритель.— М.: Изд. Иностр. лит., 1957. С40

174

конкретным действием или содержанием в изображении, мы полу­чаем право утверждать ее важную роль в драматургическом пост­роении произведения.

А теперь о бесспорном, об очевидной роли музыки на экране.

Вне сомнений — музыка всегда привносит в произведение эмо­циональную окраску. Она может быть самой разнообразной: от ощу­щения невесомого полета пламенной любви до переживания лю­той ненависти.

Чему научили нас столетний опыт кинематографа и полувеко­вые беспрерывные пробы и ошибки на телевидении?

В самом грубом приближении вес варианты использования му­зыки можно разложить на три «полочки», на три основные функ­циональные задачи.

Первая — иллюстративная.

Вторая — настроенческая.

Третья — драматургическая.

Иллюстративной обычно называют музыку, которая в своем характере, ритме и содержании повторяет изобразительный ряд. Скажем, на экране мчится поезд. Группа пассажиров сидит в ваго­не-ресторане и отмечает праздник. Машинист, беспрерывно погля­дывая вперед, изредка переключает рычаги. Официант приносит оче­редное блюдо и новую бутылку вина к радости всей компании.

Никаких особых режиссерских задач в описанном куске действия нет. Соответственно, иллюстративная музыка олицетворяет собой движение, перестук колес, хорошее настроение пассажиров. Если рисованная иллюстрация в книге раскрывает лишь один момент из словесного рассказа автора, то иллюстрация в музыке прибавляет только одну звуковую краску к изображению на экране. Но в любом случае она дает объединяющее начало нескольким кускам разного действия, как описано в примере, подчеркивает, что и люди в рес­торане, и машинист локомотива, и сам поезд находятся в одном состоянии — в состоянии бодрого движения.



Другой пример. Создается учебный фильм. В нем есть кусок с микросъемками. Последовательность кадров рассказывает школь­никам о том, как происходит процесс деления живых клеток, их рост, объединение в группы. Заполнить звуковой ряд в этом случае Реальными шумами не получится. Таких звуков мы никогда не слы­шали. Но и тишина для выполнения такой задачи не годится. Му-

175

зыка становится единственным звуковым вариантом сопровожде­ния такого изобразительного куска. Но оказывается, что подобрать или сочинить подобную иллюстративную музыку не так-то просто. У режиссеров даже сложилось своеобразное определение для та­ких музыкальных произведений — нейтральная музыка, не выра­жающая каких-либо ярких эмоций.

Но прежде чем давать пояснения двум следующим функциям му­зыки, необходимо внести еще одно разделение.

Как в изобразительном ряду может идти рассказ или от автора или от имени персонажа, так и в музыке на экране, в ее функцио­нальных возможностях существуют две позиции: позиция автора и позиция персонажа, объективное или субъективное выражение чувств, настроения, отношения к событию или к другому персона­жу. Выбрать позицию — одна из первых задач для режиссера, зву­корежиссера, композитора или компилятора. Конечно, чаще всего в экранном творчестве музыка выражает авторское начало.

Настроенческой называют музыку, которая привносит на экран эмоциональное, чувственное отношение автора к описываемым событиям.

Ежегодно создаются десятки и даже сотни фильмов и передач об исторических личностях. Самого героя уже давно нет в живых, но остались его фотографии или живописные портреты, предметы его быта, портреты его друзей, известны дома и улицы, где он жил. На экране кадры всего перечисленного. Содержание изобразительно­го ряда с эмоциональной точки зрения нейтрально. Современные улицы с прохожими. Старый дом с обвалившейся штукатуркой. Фотография героя, снятая в какой-то обычный момент. А в закад­ровом тексте идет рассказ от автора о событиях жизни, которые случились во время пребывания героя в данном месте, о жестоких поворотах его судьбы. При такой форме рассказа музыка способна наполнить изображение и текст эмоциональным переживанием ав­тора по поводу излагаемых на экране событий и заразить им зрите­лей. Такой прием можно найти в фильме «Сын отечества» о первом русском историке и основателе Екатеринбурга и Перми Басили Никитиче Татищеве.



В подобном эпизоде музыка может передать и чувства, с которы ми герой переживал невзгоды судьбы и боролся за свою честь. Но в 176

подобном случае она будет передавать чувства и только чувства.

В фильме «Гамлет» Г. Козинцев в сцене «Мышеловка» тоже пользуется подобным вариантом музыкального решения. По сю­жету Гамлет задумывает устроить провокацию, чтобы убедиться в злодействе короля, который, по его мнению, убил его отца, налив ему в ухо яд во время сна. Для этого он договаривается с бродячей труппой артистов, чтобы они перед всем двором и королем в том числе сыграли сцену, повторяющую убийство его отца. Он хочет посмотреть, как будет реагировать на такое действие король, но­вый муж его матери, вероломно занявший место отца и завладев­ший троном.

Актеры начинают спектакль. Гамлет наблюдает за реакцией ко­роля. Вступает тревожная и нервно напряженная музыка. По мере приближения к кульминационному моменту сцены тревога в ис­полнении оркестра нарастает. Перед тем, как один актер по дей­ствию на сцене вольет яд в ухо другому, в музыке еще больше на­гнетается ощущение кошмарного события: предстоящего разобла­чения короля. Внутренний ритм достигает апогея, струнные инст­рументы передает страх и высший накал напряжения, разворачива­ющейся на экране сцены.

И вот яд влит. Музыка взрывается полным оркестром, передаю­щим в звуках весь кошмар разоблачения убийства. А сам король под пристальными взглядами продолжает сидеть. Потом встает, с кри­вой улыбкой делает три хлопка в ладоши, в гневе отбрасывает крес­ло и стремительно уходит. Вес — и челядь, и народ, вскакивают и бросаются ему в след. Всеобщий переполох, кошмар случившегося, страх и паника. Все куда-то бегут. А музыка продолжает обрушивать на зрителя эмоции, «говорящие» об ужасе случившегося.

В описанной сцене из блистательного игрового фильма музыка с начала выполняла задачу предвкушения приближающегося собы­тия, а потом подкрепляла происходящее событие. Она по своему Чувственному накалу до определенного момента опережала ход дей­ствия на экране, а затем слилась с ним. Но одновременно она выра­жала авторское эмоциональное отношение к ходу развития действия, Привносила то настроение, с которым автор трактовал зрителю эк-Ранные события. Она звучала в унисон с происходящим в кадрах.



В документалистике, в фильмах и передачах музыка часто ис­ пользуется режиссерами для передачи настроения хода жизни. Так выло, например, в передачах А. Ливанской о селе.

177

На экране идет рассказ о двух стариках, живущих в одиночестве в пустеющей деревне. Солнечная погода, идет неспешный разго­вор во дворе о житье-бытье. Старики не жалуются на свою судьбу, а принимают ее как данность. А в музыке звучат грустные мотивы авторское отношение к их жизни на селе.

Но стоит режиссеру сопоставить музыку с действием на экране по принципу резкого контрапункта, как настроенческая музык тут же превращается в драматургическую.

Драматургической по функциональной роли чаще всего назы­вают музыку, которая дополняет своим содержанием действие в изображении и тексты, произносимые в кадре и за кадром, или ме­няет понимание содержания кадров и слов зрителем.

Простейший пример придумать не сложно. Представьте себе рассказ о природе Канады. Почти все, как в России: поля, леса, хол­мы и березовые рощи. Внешне отличие неразличимо. Но стоит нам дать в сопровождении музыку в стиле «кантри», как тут же зритель начинает понимать, что действие происходит за океаном.

Музыка в этом случае привнесла не только национальный коло­рит, но благодаря своей национальной принадлежности еще дала возможность определить страну, куда завел нас режиссер. Это бе­зусловно — простейший, но содержательный элемент экранного произведения. Музыка как выразительное средство рассказала, до­несла до зрителя то, что нельзя было понять по изобразительному ряду. А всякий элемент содержания представляет собой часть дра­матургической структуры произведения. Поэтому музыка дополня­ющая или трансформирующая содержание изобразительного и сло­весного рядов называется драматургической.

Много лет назад, когда в России было на подъеме любительское кино, в студии инженерно-строительного института «МИСИ-фильм» была создана документальная короткометражка, получившая мно­жество призов. Нельзя сказать, что она была великолепно продума­на режиссером, но у нее было несомненное достоинство.



Работа называлась «Цветы и камни». По сюжету студенты от­правились в туристический поход по местам боев Великой Отече­ственной войны на Кавказе. В картине не было ни одного слова ---только изображение и музыка. Начиналась она с того, что в перво кадре долго шагали ноги по каменистой земле. Оператор снял сво собственные ступни, камера смотрела почти прямо в землю- А за 178

кадром шум шагов переходил в насвистывание знакомой всем ме­лодии: Это насвистывал человек, ноги которого были видны в кад­ре, а взгляд был обращен в землю. Зритель тоже вместе с этим че­ловеком смотрел в землю и слышал музыку песни, слова которой он знал наизусть: «Сережка с Малой Бронной и Витька с Маховой лежат в земле сырой». Зал через десять-пятнадцать секунд волей-неволей проникался мелодией и начинал подкладывать к музыке слова и осознавал смысл того, что именно в этой земле лежат Се­режка и Витька.

Туристы шли дальше, поднимались в горы, а по пути им попада­лись то разбитый миномет, то полуистлевшая шинель, то пробитая осколком каска. Они собрали останки солдат, укрыли камнями, сде­лали могилу и поставили табличку. А за кадром звучал фрагмент мелодии из песни «Соловьи», как раз тот кусок под который звучат слова «Пусть солдаты немного поспят...». Он повторялся дважды, и зрители снова невольно начинали напевать про себя эти известные слова.

Группа студентов-альпинистов поднималась выше, встречала и другие грустные свидетельства боев и, наконец, достигла верши­ны. Там, на горе, молодые ребят поставили принесенный ими па­мятник своим отцам и положили к подножию цветы. А в зал с экра­на летела музыка Е. Колмановского «Хотят ли русские войны». На просмотрах были случаи, когда кое-кто из зрителей тихо начинал напевать слова песни. Заканчивался фильм, зажигался свет, и было видно, как взволнован пережитым зал. Некоторые старушки, выти­рая слезы, благодарили создателей ленты за проникновенную, тро­гающую душу картину.

Принцип построения звукозрительного ряда был тот же, что у Э. Майзеля, когда он писал музыку к «Броненосцу «Потемкину». Мелодии песен принесли на экран смысл их текстов, который был известен зрителям, близок их духу, понятен даже без слов. Бесспор­но, мелодии известных песен составили часть объединенного зву­козрительного содержания ленты.



Оригинальная композиторская музыка может наполниться для зрителя содержанием даже во время просмотра передачи или филь­ма. Автору этих строк довелось как режиссеру делать большую и сложную картину о философских проблемах прогресса, как тогда говорили — о проблемах научно-технической революции. Нужно было       рассказать о возможном будущем человечества, о том, куда

179

мы движемся и что нас ждет там, за горизонтом времени. Фильм так и назывался «Поступь грядущего».

Первой сложнейшей творческой задачей было создание обобща­ющего образа человечества, стремительно несущегося во тьму бу­дущего. Так или иначе режиссеру удалось сотворить такой образ путем постепенного приближения к обобщению с разных сторон. Поликадр, выражавший эту идею пластическими средствами, мож­но найти на вкладке первой части учебника: трехмесячный ребенок с приоткрытым ртом парит над мчащимися на камеру из темноты железнодорожными рельсами и стрелками.

Вторая задача была поставлена перед композитором И. Косма-чевым: написать музыку, которая по своему характеру выражала бы ту же самую мысль и выражала те же эмоции, которые вызывает неотвратимое движения в неизвестное, как движение без света в пещере с надеждой его увидеть. И композитор написал такую му­зыку.

Третью задачу предстояло решать зрителям: принять или не при­нять поликадр и музыку как обобщающий образ человечества, ле­тящего в завтра. И зритель принял этот образ, а тем самым напол­нил музыку совершенно конкретным содержанием — именно это­го образа, образа невидимого будущего.

Эта музыкальная тема звучала в фильме несколько раз и стала его лейтмотивом. Она повторялась как прямое подтверждение бега в грядущее и как контрапункт к бездумному развитию цивилизации с реальной угрозой человечеству. Все, что мы делаем или творим на планете сегодня, связано и обязательно аукнется завтра. И музы­ка несколько раз напоминала зрителям об этом в разных эпизодах и тогда, когда рассказ шел о чудовищных загрязнениях Земли, спо­собных задушить жизнь, и тогда, когда повествовалось об фантас­тических научных открытиях в области электроники и космоса, и это связывалось с надеждой, что добро победит зло, как в сказке.



Содержательность музыки, ее подтекст, внутренний смысл под­час способны однозначно определять характер всего звукозритель­ного произведения. За примером далеко ходить не надо. Еще в эпо­ху Советского Союза заставку, так сказать, эмблему программы «Вре­мя» олицетворяла музыка Г. Свиридова «Время вперед» из одно­именного кинофильма, блистательное по своим музыкальным дос тоинствам произведение. Эпоха была советская, и заставка ни у кого не вызывала лишних вопросов. 180

Но вот сменилось политическое и экономическое устройство Рос­сии. Бывшая первая программа, ставшая телекомпанией ОРТ и счи­тающая себя независимым общественным телевидение, уже в но­вую эпоху, называемую демократической, в определенный момент вернулась не только к сохраненному названию своей главной ин­формационной передачи, но вновь предложила всем своим зрите­лям заставку к программе «Время» с той же музыкой Г. Сиридова.

Полностью разоблачен как антинародный коммунистический ре­жим, изобличены злодеяния вождей от Ленина до Брежнева, погу­бивших миллионы граждан собственной страны, доказана чудовищ­ная бесчеловечность коммунистической идеологии, и в этот момент программа «Время» — лицо канала — опять становится «покрас­невшей» до безобразия.

Великолепное музыкальное произведение настолько крепко ока­залось связанным с содержанием коммунистических идей, что впол­не могло бы стать гимном партии большевиков или главной песней души марксистов.

Оно имеет одно единственное тематическое содержание, не до­пускает никакого двойственного толкования. И опять сработал эф­фект Э. Майзеля. Одна часть населения страны, которая осталась на позициях коммунистической идеологии, млела от удовольствия и надеялась, что все возвращается к их идеалам, а другая заходи­лась от ужаса: неужели вес начнется сначала!

Музыка прекрасного композитора стала клеймом коммунисти­ческого порока на лице всей телекомпании. Хотя в тот же период сама компания своими разоблачительными передачами все дальше и дальше уходила от преступной идеологии. Однако в глазах подав­ляющего большинства телезрителей именно благодаря этой музы­кальной теме первый канал становился символом предвкушения коммунистической реставрации. В тот период можно было спро­сить первого попавшегося зрителя: к какой партии принадлежат ру­ководители и хозяева компании — и не сомневаться в ответе.



О контрапунктном использовании музыки написано довольно много. Здесь нет тайны за семью печатями. Парадоксально мысля­щий С. Эйзенштейн в своей известной работе «Неравнодушная при­рода», в главе «О строении вещей» выворачивает идею контрапун­кта буквально наизнанку и доводит се до полной оригинальности. Он пишет, что контрапункт может быть использован и внутри са­мой музыки, и в этом качестве музыка способна привнести на эк-

181

ран дополнительный смысл. В качестве примера он приводит воз­можную постановку задачи композитору выразить в звуках «жиз­неутверждающую смерть».

Примечательно, что однажды режиссеру, автору этих строк, при­шлось буквально прибегнуть к такому музыкальному решению. В фильме «Не ведая страха» о легендарном исследователе Сибири И. Черском в финальной музыке звучала тема жизнеутверждающей смерти, исполненная на трубе.

Неизлечимо больной ученый, вычислил день своей смерти, от­дал приказ экспедиции двигаться по реке Колыме на север и скон­чался в пути. Его заслуги в исследовании Восточной Сибири нео­бычайно велики. Он пережил свою смерть тем, что его имя навечно носит самая грандиозная по площади горная страна в мире — Хре­бет Черского. Музыка окончательно обрела жизнеутверждающий смысл смерти в контексте изображения и словесного комментария.

Любое соотнесение музыки с изображаемыми событиями по принципу выражения противоположного можно назвать авторской оценкой действия на экране. Такое творческое звукозрительное ре­шение может нести в себе моральный, философский или ирони­ческий подтекст, но во всех случаях это будет драматургическая музыка, ибо она раскрывает некую часть общего смысла сцены или эпизода, который режиссер намеревался выразить и передать зри­телям.

Мы привыкли к тому, что действие на экране очень часто идет в музыкальном сопровождении. Идет передача, и в ней временами звучит музыка. Смотрим кино, а из динамиков в зал вместе со сло­вами или без них льется музыка. Казалось бы, что в этом особенно­го? А особенное есть!



Задумайтесь: как правило или чаще всего, действующие на экра­не персонажи музыку не слышат. Они влюбляются, ссорятся, встре­чаются и расстаются, так сказать, в сухую. Они не знают, что в тот или иной момент их поступки и размышления «окрашиваются» или «комментируются» музыкальным сопровождением, построенным по одному из перечисленных принципов. Музыку слышат только зрители. Только зрители внемлют и впитывают во время просмот­ра гармонию созвучий, которые вызывают у них дополнительные

1 Эйзенштс и~н С. М. Избр. произведения. В 6 Т. — М: Искусство, 1964, т. 3. С. 39. 182

эмоции и мысли. Это свойство музыки за экраном должны четко осознавать каждый режиссер и звукорежиссер.

По формам использования музыку делят на две категории: музы­ка за кадром и музыка в кадре. Когда в сцене, происходящей в рес­торане, звучит оркестр, совсем не обязательно показывать в кадрах сам играющий оркестр. Достаточно сделать намек, который уловит зритель по ходу развития действия. Один из персонажей может про­сто в такт покачивать головой, показывая, что он слышит музыку. Или в последовательность кадров сцены включаются кадры с танцу­ющими парами. Но даже такое использование музыки режиссером будет пониматься зрителями как музыка в кадре.

В той же сцене «Мышеловка» в «Гамлете» Г. Козинцев показы­вает, как трубачи делают вступление к спектаклю, созывая всех на представление. В кадре трубачи, и зрители слышат звуки их труб. Отсюда следует вывод, что мы можем пользоваться двумя разно­видностями показа музыки в кадре: прямым, как у Г. Козинцева, и непрямым, как в сцене в ресторане.

Приемы монтажа музыки

Еще на этапе детальной разработки замысла режиссер в своем сценарии продумывает и прописывает, где в его произведении, в каких сценах и кусках действия должна звучать музыка. Он с само­го начала задает характер всего музыкального решения фильма или передачи в своем воображении и записывает его словесно в режис­серском сценарии. Но это — не догма, а руководство к действию. В ходе съемок и монтажа может родиться совершенно новое музы­кальное построение произведения, и в этом нет ничего предосуди­тельного.



Композитора на большой фильм иногда приглашают с самого начала работы, в предсъемочныи, подготовительный период, и он начинает сочинять основные темы. Бывает, что работа с компози­тором вступает в активную фазу в разгар съемок, а подчас на этапе монтажа, Post Production.

В документалистике далеко не всегда удается по экономическим причинам обращаться к оригинальной музыке, и потому чаще пользуются уже готовой музыкой. Тогда для подбора музыки при­глашается компилятор или музыкальный редактор, который имеет достаточно хорошие навыки по подбору музыки к экранным про­изведениям и отлично знает возможности фонотек.

183

Реальная подготовка к подбору и записи любой музыки начина­ется с того, что режиссер точно по смонтированному изображению определяет окончательно, где и какая по характеру должна звучать музыка. И не менее важно, где она должна начинаться и заканчи­ваться в каждом куске. Режиссер определяет и задает длительность звучания каждой темы ее хронометраж.

Исходным документом для подбора и записи музыки является условная партитура, имеющая следующий вид (таблица 3):

Название работы (фильма, передачи) Условная партитура

Режиссер Ф. Пендриков 14.05.2001 года

№ п/п	Название сцены	Содержание	Конец	Хроном.	Характер музыки
1	Титры	00.00.20	00.01.10	00 мин. 50 сек.	Бравурный марш
2	Встреча Олега и Зинаиды	00.03.14	00.05.57	02 мин. 43 сек.	Лирическое предвкушение
3	Заговор родителей	00.07.33	00.09.21	02 мин. 12 сек.	Мрачная угроза
4	Третий — лишний	00.11.16	00,14.18	03 мин. 02 сек.	Тема балбеса

Таблица 3

(В киноварианте партитуры вместо тайм-кодов могут стоять мет­ры или секунды с минутами.)

Чтобы составить такую партитуру, нужно, отключившись от су­еты и суматохи студии, сесть за монтажный стол или перед монито­ром с бумагой и ручкой. Настал момент, когда для вас существует только плод вашего творчества, ваше еще не рожденное дитя. Пол­ностью погрузиться в работу и, мысленно ведя развитие действия и смысла, просматривая работу, постараться пережить те чувства, которые вы намерены возбудить у зрителей во время показа. От этого собственного переживания и появится творческое решение, сформируется задача, которую следует поставить перед компилято­ром или композитором.



На втором прогоне изобразительного и словесного рядов режи 184

серу предстоит определить с точностью до кадрика моменты нача­ла и конца каждого музыкального фрагмента, отметить их на кино­пленке, записать тайм-коды и последовательно внести в условную партитуру. С таким исходным документом можно идти на встречу с музыкальным соавтором.

Затем смонтированный материал с диалогами или текстом про­сматривается совместно, и режиссер дает развернутые пояснения своих задач композитору или компилятору. Тут же договариваются о сроках и предварительном прослушивании сначала только музы­ки, а потом о просмотре совмещенного варианта — музыки с изоб­ражением. При работе с композитором режиссер прослушивает музыкальные фрагменты, исполненные на рояле, воображая себе каждое действие на экране.

Окончательная запись — следующий этап.

Самый простой прием сопоставления музыки со зрительным рядом. Музыка или музыкальная тема начинается с первых кадри-ков сцены или самостоятельного куска действия и закачивается с последним кадриком рассказа. А кадр новой сцены идет уже в ином звуковом сопровождении. Обычно такое музыкальное решение встречается в документальных, просветительских и учебных про­изведениях. Но числить этот режиссерский прием по разряду выс­шего пилотажа никак нельзя.

Событие на экране — повод для вступления музыки.

Когда мы имеем дело с полноценным драматургическим пост­роением произведения, смена настроения, поворот сюжета, изме­нение хода мыслей героя или автора происходит не в момент завер­шения или начала сцены, а именно внутри нее. Как раз события, действия, поступки героев, их реплики или комментарий автора становятся причиной возникновения новых коллизий, новых стол­кновений, новых перипетий. И именно в этот момент происходит смена настроения, накала конфликта, возникновение новых моти­вов поведения персонажей, а, следовательно, смена характера му­зыкального сопровождения действия.

Обращаемся снова к эпизоду «Мышеловка» из фильма «Гамлет». Главный герой договаривается с актерами о сюжете, который они разыграют в спектакле перед королем. Они соглашаются. Начина­ется спектакль. Действие идет под шум близкого моря. Королева на



185

сцене клянется королю-актеру в верности. Король по сюжету спек­такля ложится отдохнуть. Это действие и служит толчком для вступ­ления музыки.

Начинается тяжелое ожидание реакции короля на представле­ние. Гамлет следит за его реакцией, потому что король в жизни свершил такое же преступление, какое будет представлено на сце­не. Музыка выражает высокое нервное напряжение. Принц перехо­дит от Офелии к королю, следя за представлением. «Вот!», — гово­рит Гамлет королю, указывая на сцену. — «Это и есть племянник короля». Музыка после его слов круто меняет характер, ожидание в звуках оркестра превращается в предвестие страшного события. На сцену выходит убийца по сюжету, вливает яд в ухо короля. И снова поворот в музыке. Она уже выражает приближающееся роковое событие, нагнетает внутреннее напряжение до предела. В ее сопро­вождении идет дальнейшее развитие действия до момента, когда король не выдерживает этого напряжения, взрывается и, отбросив трон, уходит. Он сорвался и разоблачил себя. А гнев и действия короля опять служат поводом для следующей смены музыкальной темы.

Прием вступления музыки или смены музыкальной темы в связи с изменением событий в развитии действия на экране может быть использован во всех жанрах и видах экранного творчества. И в тра­гедии, и в комедии, и в игровой драме и в документальной публи­цистике.

Музыкальная тема, начинающаяся в одной сцене, а заканчиваю­щаяся в следующей служит, кроме всего прочего, связующим нача­лом сюжета между разными по содержанию и характеру сценами, между двумя высказанными в тексте за экраном мыслями, которые ведут зрителя к пониманию общего смысла произведения.

   Музыка как предвестник грядущих событий

Этот прием достаточно часто используется в фильмах. Его схема выглядит весьма просто.

Допустим, идет благополучное развитие сюжета. Ничто не пред­вещает осложнения событий. Герой или героиня свершают какой-нибудь безобидный поступок. Они не подозревают, что может за этим последовать. Или произносится фраза, которая, по мнению героев, ни к чему не ведет. Но именно безобидный поступок или малозначительная фраза служат началом отсчета подготовки к дра-186



матическим или даже трагическим событиям. С этого момента всту­пает за кадром музыка, готовящая зрителей к восприятию конфлик­та или поворота сюжета.

Таким музыкальным предвестием режиссер стремиться взвин­тить еще до начала роковых событий эмоциональное состояние зрителей. И когда случается непредвиденное, зрители, «подогре­тые» музыкальным ожиданием неприятностей для их полюбившихся персонажей, втройне эмоционально начинают переживать эти са­мые катастрофические удары судьбы.

Процесс восприятия у зрителей развивается примерно так. Как правило, тихо вступающая музыка первоначально осознанно не воспринимается сидящими перед экраном. Она воздействует испод­воль, на бессознательном уровне. Лишь спустя время некоторые зрители по мере усиления звучания фонограммы начинают пони­мать, что чувство тревоги принесла на экран музыкальная тема. До наступления критических событий эмоциональное состояние зри­телей находится в фазе тлеющих углей.

Но вот в развитии сюжета происходит тот самый подготовленный режиссером поворот, музыка взрывается дополнительным эмоциональным зарядом, и это действует на переживание зрителей, как масло выплеснутое в огонь.

Так (или почти так) подчас строят прием музыкального упреждения событий режиссеры латиноамериканских сериалов.

Данным приемом часто пользуются даже в Голливуде.

Д. Камерон в фильме «Титаник», получившим много «Оскаров», тоже прибегает к такому музыкальному построению.

Бедный художник случайно оказывается на корме «Титаника», когда молодая и красивая девушка, невеста богатейшего молодого англичанина пытается покончить собой, бросившись за борт в пучину океана. Роуз не любит своего жениха. Ее своенравной натуре претит его чопорная напыщенность, фальшь и уверенность, что все в мире решают деньги. Она отказывается идти в кабалу создаваемой семьи ради спасения от банкротства своей матери.

Бедный художник, Джек Даусон, убеждает несчастную и взбалмошную невесту отказаться от попытки покончить с собой.



По настоянию невесты в знак благодарности за ее спасение жених приглашает на ужин Джека.

После происходит несколько встреч. Роуз узнает, что Джек замечательный художник. Они влюбляются друг в друга. Она просит

187

нарисовать ее обнаженной с бриллиантовым колье и огромным голубым сапфиром «Сердцем океана» на груди—подарком жениха.

Рисунок сделан. Роуз просит Джека положить коробку с брил­лиантами обратно в сейф. Он исполняет ее просьбу.

Жених обнаруживает пропажу невесты. Посылает в погоню. Влюбленные скрываются в багажном отделении. На сидениях ши­карного автомобиля происходит любовная сцена. Их ищут. Они сча­стливы.

Жених обнаруживает пропажу бриллиантов.

Негромко, вытесняя шумы, вступает музыка. В ее строе прослу­шиваются трагические ноты, что-то отдаленно напоминающее рек­вием. В сопровождении этой темы проходит несколько сцен до момента, когда «Титаник» столкнется с айсбергом. Дальше идет развитие трех сюжетных линий, каждая из которых заканчивается трагически в конце фильма. А музыкальная тема повторяется еще несколько раз по ходу событий.

Совершенно иным образом использует этот прием М. Ромм в фильме «Убийство на улице Данте». Можно сказать, что он выво­рачивает его наизнанку.

В Париже, в оперном театре, идет спектакль. Зал полон. На сце­не артисты ведут свои партии. Играет оркестр. Но постепенно в зал проникает топот солдатского строя. Он звучит все громче и громче. Это гитлеровские войска перешли границу с Францией, и для всех сидящих в зале началась война. Но они еще этого не знают. Шум марширующего строя солдат слышат только зрители.

Музыка способна взять на себя и решить различные функцио­нальные задачи. Она способна олицетворять и обозначать эпоху, прошлое и будущее героя, его мечты и галлюцинации, сновидения и воображение. Все это описывает в своей книге «Эстетика кино­музыки»1 3. Лисса, польский музыковед.

О простом и тонкостях

Прежде всего о профессиональных приемах работы с самой музыкой.

Первое обязательное правило обращения с музыкой состоит в том, что любой музыкальный кусок должен заканчиваться концом музыкальной фразы. Но, увы, среди нашего брата, киношников и



' 3. Л и с с а. Эстетика киномузыки.— М.: Музыка, 1970. 188

телевизионщиков, оказывается, существует такое большое количе­ство музыкально безграмотных и музыкально глухих «профессио­налов», что требуется специальный разговор на эту тему.

Музыка, как и словесные тексты, состоит из своеобразных фраз. Это означает, что во многих музыкальных произведениях можно различить и выделить относительно обособленные куски, которые имеют свои начала и концы. Заканчивается, например, вступление, а в его финальных звуках есть кусочек, выражающий завершение этой части. Это и есть конец музыкальной фразы. Чаще всего она заканчивается звуком исполненным так, что он может быть проас-социирован с точкой в речевой фразе. Иногда перед началом следу­ющего куска можно даже уловить крохотную паузу.

Вступает основная тема произведения. И она ярко отличаются от вступления по своему характеру. И это начало нового куска, сле­дующей музыкальной фразы. По мере развития музыкального про­изведения в нем несколько раз может поменяться тема. А в теме может быть несколько музыкальных фраз. Но каждый раз смена темы будет означать конец одного и начало другого относительно обособленного музыкального куска.

Такое объяснение структуры музыкальных произведений потре­бовалось для того, чтобы изначальное правило обращения и мон­тажа музыкальных фонограмм стало понятным и неукоснительно соблюдалось.

Когда режиссер дает композитору партитуру, запись с указания­ми всех кусков музыки с точным определением длительности зву­чания каждого, композитор сочиняет музыкальные фрагменты в точном соответствии с хронометражем. Он проверяет время звуча­ния по своему секундомеру, исполняя каждую из тем на рояле. Ока­залась музыка короче — добавляет несколько тактов, длиннее — убирает лишние такты. Композитор обязательно напишет музыку так, что у каждого куска будут четко выраженные начало и конец Но если используется компилятивная музыка, то дело обстоит не­сколько сложнее.



Режиссер и компилятор должны уметь слышать и резать музыку только по местам ее естественной структуры: между концами и на­чалами музыкальных фраз. Не Бог весть какое сложное искусство, но требование этого правила непререкаемо. А примеры нарушения этого правила в практике встречаются сплошь и рядом.

Если монтаж музыки идет в одной из компьютерных программ,

189

то процесс разрезания и выбора музыкального фрагмента су­щественно облегчается. На дисплее присутствует графическое отображение звучания фонограмм, а потому можно не только на слух определить начало и конец музыкальной фразы, но еще и увидеть на графике это место (рис. 45).

НАЧАЛО  2-Й



И в том случае, когда вы делаете захлест второго музыкального куска на первый, с помощью микшера (наложением) переходите с одной темы на другую на двух дорожках, необходимо учитывать концы и начала музыкальных фраз. Ибо даже при уменьшении гром­кости звучания первой темы, когда уже вступила вторая, зритель слышит и ощущает законченность или незаконченность фразы пер­вой темы. На дисплее рекомендация может выглядеть как на рис. 46.

У внимательного читателя уже должен был возникнуть воп­рос: как быть, если по смонтированному изображению требу­ется музыкальный кусок в 25 сек., а соответствующая музыка имеет длительность звучания в 30 сек.?

Существует три способа решения такой проблемы. Самый про­стой — сжать (ускорить) звучание всего куска на 5 сек., если от этого существенно не нарушится характер музыки.

Второй — попытаться вырезать несколько тактов в середине музыкального фрагмента. Но такая операция требует хорошего слуха и определенных навыков. Суть такой хирургической операции со­стоит в том, чтобы очень точно сделать разрезы на тактовых всплес­ках и, самое главное, найти места, совпадающие по тональности 190

звучания. На новом стыке в музыке зритель не должен заподозрить наличие вашего вмешательства. Но иногда такое усечение оказыва­ется невозможным, потому что в развитии музыкальной темы нет тонально совпадающих мест.



'V

КОНЕЦ ФРАЗЫ  1-Й ТЕМЫ                   ;



Третий способ может быть применен только при условии, что момент купирования (вырезания лишнего) оказывается под тек­стом (диалогом или авторским комментарием). Для этого одна и та же музыка ставится на две дорожки. На первой — точно от места начала звучания по изображению с первого такта, а на вто­рой — точно по месту завершения в соответствии с последова­тельностью кадров, но с финальным аккордом и его отзвуком. Где-то в середине в момент звучания текста микшером переходят с первой дорожки на вторую, и благодаря этому последний ак­корд оказывается в требуемом месте (рис. 47).

Такими же способами можно растягивать музыку, добавляя так­ты или, повторяя ее, переходя на вторую дорожку с финалом.

Если вам приходилось пить натуральный кофе, в котором на по­верхности плавали крупные куски недомолотых зерен, то вы

191

наверняка испытывали чувство неловкости, потому что зер­нышки после каждого глотка попадали в рот и портили все удовольствие. Профессионалы по образу и подобию назвали небрежно и неумело смонтированную и записанную к экранно­му произведению музыку: «крупным помолом».

Постарайтесь работать так, чтобы ваш труд не называли этим уничижительным термином.



Рис. 47

По каналу «Культура» как-то прошла передача о великом живописце П. Рубенсе. Сначала был кусок, который рассказы­вал об эпохе и некоторых произведениях художника. Голос искусствоведа не очень впопад пояснял содержание изобрази­тельного ряда. А за кадром звучала музыка его эпохи. Но вот эта часть закончилась, и музыка оборвалась.

На экране искусствовед, ведущий рассказ о Рубенсе дальше. Он сидит на стуле и в полной тишине студии обращается к зрителям.

Стык между первым и вторым кусками передачи был настолько грубым, что воспринимался, как провал в пропасть. Мгновенное исчезновение музыки при неожиданном появлении рассказчика ра­зоблачало с головой топорную работу режиссера. Эпизод с описа­нием эпохи и показом на экране произведений живописца был сде­лан в одной стилистике, а сухомятная информация из уст искусст­воведа в студии — в противоположной. Первый кусок, можно ска­зать, из классической оперы, а второй из программы «Время».



В этой передаче музыка как раз могла связать разные по способу изложения материала части произведения, дать зрителю почувствовать непрерывность хода авторской мысли, если бы она поддержала рас­сказ из студии. Она бы помогла автору найти нужную для продолжения рассказа интонацию, соответствующую стилю и жанру передачи. Но... 192

Но, видимо, вся передача делалась «крупным помолом». При­гласили искусствоведа, посадили в студии, попросили рассказать о Рубенсе. И он рассказал, не ведая и не задумываясь о том, что в этот момент будет видно на экране и слышно за кадром. Потом под его текст наснимали несколько десятков кадров и кое-как их смонтиро­вали. Подложили музыку соответствующей эпохи, и получился пер­вый кусок, который с горем пополам смог проглотить зритель. А «сухомятка» из студии одним махом оборвала робкие ростки воз­вышенного стиля и застряла на полпути восприятия.

Если бы рассказчику дали послушать музыку, которая приведет его от сцены показа эпохи к его устному изложению жизни и твор­чества Рубенса, он бы поменял весь тон рассказа, стилистику фраз, подобрал другие слова, ибо музыка повела бы его за собой.

И уж совсем бездарно был сделан финальный эпизод. Искусство­вед рассказывал за кадром, что художник на своих полотнах изобра­зил самого себя и членов своей семьи. Но когда на экране было по­лотно с изображение близких Рубенса, говорилось о том, что в ком­позиции присутствует сам автор. А когда в кадре с полотна на нас смотрело лицо жены, то пояснялось, что художник включил самого себя в свое живописное произведение. На телеэкране бывает и такое.

Музыка почти всегда заключает в себе некое таинство. Соединя­ясь с изображением, она несколько меняет его характер, иным ста­новится восприятие экранного материала. Опытным путем много­кратно установлено, что музыка сглаживает стыки кадров, делает более мягким восприятие монтажной последовательности, что она даже замедляет процесс считывания и распознавания образов на экране. Этот вывод требует некоторых пояснений.



Один из студентов- режиссеров снял очень большой по объему документальный материал для одного из эпизодов десятиминутно­го фильма. В целом материал представлял собой определенный интерес. Но по-настоящему ценным и заслуживающим внимания была всего одна четверть или одна его пятая часть. Остальное нуж­но было просто вырезать и оставить неиспользованным. Но ему материал очень нравился и было жалко расставаться с каждым кад­ром. К тому же он мечтал сделать не десятиминутный фильм, а по­лучасовой. Он долго не показывал мастерам результаты своей съем­ки, потому что, видимо, догадывался, что при жестком отборе по содержанию и качеству придется оставить не больше четверти. Как

быть? И он удумал.

193

В один прекрасный день он показал рыхло смонтированный не­мой изобразительный материал с музыкой. Цель была почти дос­тигнута. Действительно, хорошая музыка существенно сгладила небрежности и почти закрыла пустоты в монтаже кадров, а главное — материал на первый взгляд не показался скучным и неоправданно затянуть^. Но, так как мастера были высокими профессионалами своего дела, то его маневр был разгадан.

Зато эксперимент наглядно показал ему, как музыка несколько тормозит, замедляет процесс восприятия изображения и, привнося собственное содержание, скрадывает скуку в пластическом ряду. У зрителя при одновременном восприятии информации через зрение и слух скорость восприятия несколько замедляется в силу увеличе­ния поступающего к нему объема сведений в единицу времени.

Однако такой вывод не означает, что музыка позволяет допус­кать ляпы в монтаже кадров и длинноты в изобразительном ряду. Плохо смонтированная сцена даже в сопровождении музыки не сможет вызвать у зрителя тех эмоций и мыслей, которые потенци­ально несет в себе отснятый материал. Режиссер такого произведе­ния просто оскопит возможные зрительские переживания от вос­приятия такой сцены, обвесит зрителя, как на базаре, в полноте его переживаний.

Мы рассмотрели различные приемы сопоставления изображе­ния и музыки. А сопоставление чего-либо с чем-либо — всегда мон­таж в том числе, продуманное соединение гармонически выстро­енных звуков с пластическими образами.



Приемы использования музыки, о которых шла речь, могут быть взяты на вооружение в любом виде экранного творчества.

Съемка и монтаж под фонограмму Ритмический монтаж

Стало уже притчей во языцах упрекать наших эстрадных, мягко говоря, «звезд» за то, что они поют под «фанеру». Это — тот самый вариант, когда открывает рыба рот, а не слышно, что поет! В зал из динамиков летит звук надрывающегося голоса певички. Кажется, что в этот момент у бедной могут разорваться связки от натуги. А она еле шевелит губами без всякого напряжения. Обман в чистом виде. А неискушенные зрители осыпают плутовку незаработанны­ми аплодисментами. 194

Технология незамысловата и давно известна. Фонограмма, ко­торую слышали зрители, была записана в студии два года назад. Ее подвергли тщательной компьютерной обработке, почистили. Зас­тавили певицу пятнадцать раз исполнить припев, в котором есть очень высокие ноты. Из 15 дублей ей удался только один. Его-то и вставили звукорежиссеры в окончательную фонограмму с оркест­ром. И зрители аплодировали не «эстрадному чуду» за сиюминут­ное, «живое» исполнение, а, по сути дела, мастерству звукорежис­сера. Ибо певица спустя два года эти высокие ноты взять уже не может. Для пущего обмана звукорежиссер, сидящий за сценой, мо­жет открыть микрофон, что стоит перед певичкой, и она от всей души поблагодарит зрителей за незаслуженную награду.

Эта технология пришла на эстраду из кино, где была давно и хорошо отработана.

Достославная телевизионная передача «Кабачок «13 стульев» дол­гие годы имела оглушительный успех у зрителей. Режиссеры и ав­торы этого многосерийного телевизионного спектакля в каждый выпуск вставляли две-три песни в исполнении польских эстрадных певцов на польском языке, правильнее сказать — их фонограмму, а пели под нее наши драматические артисты. В этом был и юмор, и ирония, своеобразный комедийный эффект, соответствующий жанру представления на экране.

Допустим, вам необходимо снять мюзикл. Естественно, что ка­чество звучания исполняемых песен и музыкальных номеров дол­жно быть в окончательном варианте на экране безупречным. Если действие снимается в павильоне, в декорации, еще можно как-то попытаться записать голоса исполнителей прямо на съемке. Хотя вероятность качественного варианта очень невелика. А если режис­сер задумал перенести разворот событий на натуру, в лес или на улицу деревни, то не стоит даже пробовать на такой съемочной пло­щадке записать качественную фонограмму. По крайней мере, со­временная техника еще не позволяет осуществить чистовую фикса­цию звучания голосов исполнителей прямо в момент съемки.



Проверенный годами способ решения такой задачи весьма прост. Он точно такой же, как у обманщицы-певицы. Предварительно в звуковой студии, чаще всего с участием композитора записываются все музыкальные куски будущего фильма или музыкальной переда­чи. Делаются дубли, чтобы выбрать наилучшее исполнение, прово­дится компьютерная обработка, если это требуется. В результате

195

получают оригинал фонограммы с голосами и музыкой. С ориги­нала делается копия студийной записи. Ее раздают исполнителям для домашних репетиций, ибо им предстоит на съемочной площад­ке синхронно с собственным исполнением петь под фонограмму и одновременно играть свою роль.

В день съемок звукооператор выезжает на объект с двумя комп­лектами аппаратуры: записывающей и громко воспроизводящей.

Перед съемкой для общей репетиции с камерой через громкого­воритель пускается копия оригинала фонограммы. Под нее прово­дится репетиция актеров, операторской и звукооператорской групп. А потом под эту копию ведется сама съемка. В этот момент пишет­ся черновая фонограмма, которая включает в себе все звуки: и го­лос под музыку с оригинала и голос актера на площадке.

Главная задача звукооператора — обеспечить полную синхрон­ность воспроизведения фонограммы и черновой записи, скорость записи должна быть равна скорости воспроизведения. Только при соблюдении этого обязательного условия может быть достигнут тре­буемый результат. Конечно, и камера должна работать строго с час­тотой 24 кадра в секунду при киносъемке и 25 кадров в секунду при съемке на видео. Во время съемки могут скрипеть рельсы под те­лежкой, на которой едет аппарат, режиссер может подавать коман­ды актерам — фонограмма черновая.

Недопустимо только несоответствие характера исполнения в ори­гинальной фонограмме и перед камерой. За этим следит режиссер. Он требует от актеров не только абсолютного попадания: такт в такт и слово в слово с оригинальной фонограммой, но еще внеш­него соответствия манеры исполнения на площадке. Как на эстраде под «фанеру» еле шевелить губами, артисту не позволит режиссер. На крупном плане все видно.



В игровом кино случаются ситуации, когда блистательный ис­полнитель, драматический актер, не владеющий вокальным искус­ством, приглашается на роль, в которой есть несколько песенных кусков. Именно тогда режиссеры прибегают к методу съемки под заранее записанную в студии фонограмму. Так, в фильме «С легким паром» у Э. Рязанова Барбара Брыльска пела под фонограмму, за­писанную А. Пугачевой. И в этом нет ничего зазорного для драма­тического артиста, снимающегося в кино.

В исключительных случаях бывает, что оригинальное исполне­ние песни на съемочной площадке потом, при последующем озву-196

чании заменяется. Такая процедура менее продуктивна, и связыва­ет характер исполнения вокалиста, который озвучивает сцену, жес­ткими рамками артикуляции и темпа, уже зафиксированными в мо­мент съемки. Подбор актерского ансамбля для исполнения ролей в кадре с музыкальными кусками представляет собой довольно слож­ную задачу и анализируется в курсе общей режиссуры. Можно только заметить, что внешность артиста должна удовлетворять не только требованиям облика персонажа, но еще и характера его голоса. Как ни странно, но в нашей памяти присутствуют некие стереотипы со­ответствия внешности человека и его голоса. Игнорировать такое обстоятельство не рекомендуется.

В истории кино более чем достаточно примеров, когда снима­лись оперы или оперетты и за драматических актеров, исполняв­ших роли в кадре, пели лучшие голоса России. Метод создания му­зыкальных произведений хорошо известен повсюду: и у нас, и за рубежом — сначала запись качественной фонограммы в студии, а потом съемка под эту фонограмму.

После трудных дней на площадке наступают будни монтажа. Все драматические сцены монтируются, как обычно, а монтаж музы­кальных номеров мы рассмотрим отдельно.

Предположим, вы сняли сцену, в которой актер поет песню и одновременно танцует, перемещается по декорации и вступает в общение с партнерами, а не просто сидит на стуле. Если вы снима­ли, используя только внутрикадровый монтаж, то задача при мон­таже предельно проста — выбрать наилучший дубль. Но если вы сняли песню с танцем несколькими кусками с разных точек или даже одновременно несколькими камерами, но тоже с разных то­чек, то работа при монтаже несколько осложняется. Напомним, что продумывать такой монтаж и моменты перехода с кадра на кадр следует до начала съемок, пользуясь раскадровками и рисованны­ми мизансценами. Но существуют некоторые дополнительные тре­бования, обусловленные музыкой и движением в кадре.



Вашему вниманию предлагается выбор. Как бы вы смонтирова­ли изображение и фонограмму одновременно, как бы вы совмести­ли монтаж кадров и развитие музыки?

Перед вами условная схема, отображающая реальную фонограм­му музыкального произведения, как на дисплее компьютера при цифровом нелинейном монтаже. Это — график громкости музы­кальных звуков. Под ним приведен возможный вариант монтажно-

197

го соединения кадров изображения. Таких вариантов два:рис. 48 и рис. 49. Какую схему монтажа изображения предпочтете вы?

Рис. 48

Вглядитесь внимательней в график самой фонограммы. В нем от­четливо видно музыкальное вступление, которое заканчивается рез­ким снижением уровня громкости на короткий отрезок времени. За­тем начинается звучание основной темы и продолжается беспрерыв­но на взятом нами участке фонограммы. Весь кусок музыки занима­ет около 18 секунд. Для тех, кто знаком с музыкальными компьютер­ными программами, добавим, что отображение фонограммы несколь­ко сжато и потому занимает столь короткий отрезок по прямой.

Видимо, вы уже обратили внимание на то, что в графике присут­ствуют шесть вертикальных линий, резко выделяющихся по свое­му размеру. Эти линии отобразили результат громкого звучания удар­ного инструмента в конце или вначале каждого музыкального так­та. Они графически обозначили ритмическую структуру нашего музыкального произведения — ритм музыки.

Отсюда и возникает вопрос: а как выглядит ритм монтажа изображения?

Совпадает ли он с ритмом музыки? Как будет лучше восприни­маться звукозрительный ряд: когда ритмы совпадают или когда они следуют каждый сам по себе?

Из ответов на только что поставленные вопросы должен был бы сложиться и принцип выбора варианта ни рис. 48 и 49. (Подробный разговор о ритме смотри в третьей части учебника). 198

Немного подумав и напрягая память, вы должны были прийти к выводу, что десятки и сотни музыкальных клипов, которые вы ви­дели на экранах, смонтированы как раз по предложенным на ри­сунках принципам. Девять из десяти сложены так, что ритмы сты­ков изображения и музыки не совпадают. И это у вас не вызвало особых отрицательных эмоций. Лишь кто-то из вас, может быть, заметил или ощутил некоторые шероховатости, ритмическую раз­мытость.



Зато на неосознаваемом уровне, в глубинах жизни интеллекта и души произошли грандиозные тормозящие возбуждение эмоций процессы. Ритмы музыки и монтажа кадров гасили друг друга, «дра­лись» за первенство в побуждении переживаний, но победа одного над другим неизбежно оказывалась пирровой, неполноценной.

Такой звукозрительный монтаж, как правило, является следстви­ем того, его делали тяп-ляперы с амбициями и самомнением. Един­ственным разумным и профессионально грамотным вариантом монтажа может быть только третий, показанный на рис. 50.

1-й кадр | 2-Й кадр |    3-й кадр   | 4-й кадр | 5-й кадр\ 6-й

Рис. 49

Обычно акцентированными нотами, ярко выраженными звука­ми, композиторы обозначают конец или начало тактов. Такие «под­черкнутые» звуки и их чередование с более слабыми образуют рит­мическую структуру музыкальных произведений. И когда создают­ся музыкальное экранное произведение, музыкальный кусок в дра­матическом фильме или передаче, то ритм музыки становится жес­ткой канвой, по которой режиссеры должны вышивать монтажом изображения, монтажом кадров. Только совпадение ритмов, точ-

199

ное совмещение музыкальных и изобразительных кусков и одно­временная смена элементов приводит к полноценному, полномас­штабному воздействию на сознание и чувства зрителей.

Почему людям нравится танцевать? Да потому, что в момент танца происходит совпадение ритмов слышимой музыки и физических движений человека. Эти ритмы идут в «унисон», но не по высоте звуков, а по частоте чередований, по ритму. В этот момент они воз­действуют одновременно по двум каналам на наш организм.

Рис. 50

В природе хорошо известно явление, когда совпадет частота соб­ственных колебаний объекта и частота колебаний воздействующей на него силы. В этом случае происходит не простое сложение ампли­туды колебаний объекта, а умножение размера колебаний, раскачива­ние, которое способно даже привести к разрушению объекта — эф­фект строя солдат на мосту. Прямо, по С. Эйзенштейну, — «сопо­ставление двух монтажных кусков больше похоже не на сумму их, а на произведение».



Звукозрительный монтаж, при котором происходит совпадение ритма музыки и ритма смены кадров, называется музыкальным рит­мическим монтажом.

Как же на практике осуществляется такой монтаж?

Чтобы его выполнить необходимо, во-первых, научиться слы­шать и выделять на слух акцентированные доли в музыкальных про­изведениях и уметь находить их на дисплее. 200

На схеме фонограммы (рис. 49) отчетливо видны наиболее длин­ные по вертикали линии. Они как раз принадлежат акцентирован­ным звукам, образуют ритмическую структуру музыкального про­изведения и служат указанием режиссеру для мест соединения кад­ров. Там, где всплеск звука, там и должен быть выполнен стык кад­ров. Обратите внимание на то, что первый кадр несколько длиннее. Он соответствует музыкальному вступлению, входу в ритм. А далее длина кадров точно совпадает с длиной звучания музыки между тактами, от одного всплеска до другого. Примерно так может выг­лядеть монтажное ритмическое построение музыки и изображения в некоторых компьютерных программах.

Ритмический музыкальный монтаж применяют иногда в доку­менталистике, когда складывают изображение, используя темати­ческий прием монтажа. При монтаже сцен, которые должны про­извести на зрителя повышенное эмоциональное впечатление. Иног­да применяют в игровых фильмах и комедийных сценах. А музы­кальные клипы без него просто не могут существовать.

Но есть еще одна тонкость в ритмическом монтаже, о которой необходимо предупредить.

Практика показывает, что точное, кадр в кадр совпадение музы­кальных акцентов и стыка кадров изображения не всегда получает­ся достаточно изящным. Наиболее элегантное удачным можно счи­тать такое построение, когда акцентированная доля в музыке ока­зывается на 2—3 кадрика раньше, на 1/8—1/10 часть секунды, чем склейка кадров изображения. Объясняется это, видимо, тем, что эмоциональный всплеск у зрителя от услышанного им звука, на­ступает несколько позже, чем эмоциональное переживание от уви­денной на экране смены кадров. Другими словами — слуховое вос­приятие срабатывает несколько медленней, чем зрительное. Но в любом случае при выборе того или другого решения (кадр в кадр, с затактом на три кадрика или даже с отставанием на три кадрика) монтажное звукозрительное решение необходимо проверить опыт­ным путем: посмотреть и послушать, какой получается эффектней. В разным случаях, при использовании различных музыкальных произведений может быть выбран тот или другой вариант музы­кального ритмического монтажа.



Бывает, что ритмическое построение музыки таково, что часто­та тактов слишком высокая, а изобразительный материал, содержа­ние кадров требуют более длительных кусков для полноценного

201

восприятия. В таких случаях монтировать изображение можно не на каждый такт, а через такт, т. е. стык кадром можно расположить на каждой второй акцентированной доле. Вполне вероятно, что и этот вариант вдруг окажется слишком учащенным. Тогда стыки кад­ров лучше расположить на каждом третьем или даже четвертом ак­центе в музыке. Если вы выдерживаете такой ритмический рису­нок звукозрительного монтажа, то это тоже следует считать ритми­ческим музыкальным монтажом.

Музыкальность в звукозрительном монтаже у режиссеров долж­на проявляться не только в случаях прямого ритмического совпаде­ния стыка кадров и музыкальных тактов. Чувство изящества мон­тажного построения необходимо и во всех других случаях работы при совмещении музыки с изобразительным рядом.

Допустим, вам надо снять балетный номер в мюзикле или танец ансамбля И. Моисеева. В вашем распоряжении три камеры. Они снимают синхронно все от начала и до конца. По сценарию зрители в изобразительном ряду не присутствуют. А, следовательно, линия взаимодействия всего актерского ансамбля проходит по внешнему краю сцены. Камеры вы можете установить одну посередине, вто­рую справа, а третью слева. Оператору центральной камеры вы по­ручаете снять дальние по крупности планы начала, когда танцует вся труппа, и общие планы танца солистов. Правая и левая камеры должны снимать общие и средние планы солистов, а главное — начало каждого следующего номера в развитии сюжета танца, вы­ход очередной пары или группы. Драматургия танца предусматри­вает куски, когда танцуют только солисты, и моменты, когда в танце участвует весь кордебалет вместе с солистами. Операторы выпол­нили ваше задание, все снято, предстоит монтаж.

Музыкальное произведение, под которое танцуют артисты, тоже содержит разные куски. Одни из них исполняются полным соста­вом оркестра, другие отдельными группами инструментов. В ходе развития музыки меняются ритмы и характер звучания.



Как режиссер при монтаже, так и операторы при съемке обязаны

уметь чувствовать характер музыки и в соответствии с ним вести

съемку, использовать разные скорости наездов и отъездов, панора­

мы, менять крупность кадров. Тогда в руках режиссера может ока­

заться полноценный изобразительный материал. Предположим, что

съемка прошла идеально, операторы успешно выполнили задание

режиссера.                                                                               ;.

Музыка начинается со вступления, которое исполняет весь ор­кестр. Танец начинается выходом всех исполнителей. Логично, если вы откроете действие самым широким дальним планом всей сцены с полным составом участников. Далее в музыке начинает солиро­вать группа инструментов, а на середину сцены выходит пара соли­стов в активном движении. Сам собой напрашивается общий план в рост артистов (не шире) и дальнейшее их укрупнение.

Но тут же возникает вопрос, с какого момента в музыке и в дви­жении начать второй кадр?

Можно совместить начало первого аккорда с началом кадра, если в этот момент имеет место вступление в танец артистов: прыжок или ярко выраженное движение при занятии позиции к началу танца.

Можно начать второй кадр с первого прыжка, который обяза­тельно должен совпадать с каким-то акцентом в музыке. Ваше ре­шение зависит и от хода развития музыки, и от процесса танца. Произвольное расположение стыка кадров недопустимо. Ищите вариант такого совмещения. Только тогда можно достичь опреде­ленного изящества в звукозрительном монтаже.

Заканчивается танцевальный номер солистов. Не худо, если бы оператор сумел снять средний план финала их выступления, как бы наградил артистов за исполнение и показал их ликующие лица. Этот план может продолжаться ровно до тех пор пока не начнется следу­ющий музыкальный фрагмент. Начало третьего номера не может зазвучать на плане с артистами предыдущего номера. И опять от вас требуется принять творческое решение: как и с чего начать сле­дующий кадр.



Хорошо, если поклон артистов может служить завершением вто­рого кадра, а начало третьего музыкального куска совпадает в изоб­ражении с началом активного движения в кадре. При таком пост­роении совмещения изображения и звука зритель почувствует, что вы следуете ходу музыкального произведения, ведете своего рода «музыкальный» монтаж.

В процессе исполнения второго сольного номера совсем не обя­зательно следовать только внутрикадровым монтажом. Вполне мож­но весь номер составить из нескольких кадров. В этом случае при­дется выполнять требования 10 принципов и почти каждый раз ис­кать для стыка кадров акценты в музыке. Иногда можно допустить склейку кадров, не попадая стыком на музыкальный акцент или ак­корд. Но тогда следует так выбрать момент перехода с плана на план,

чтобы для зрителя это было совсем незаметно. Такими моментами, как правило, служат быстрые вращения артистов, прыжки или ярко выраженные развороты при условии точной смены крупности. Ак­тивное движение на стыке сглаживает переход. И опять его лучше проверить глазами на экране: как получилось? Хорошо или не очень.

Общим правилам для такого звукозрительного монтажа являет­ся принцип следования музыке. Меняется тема в музыке — требу­ется перемена кадра и его крупности, вступает новая группа инст­рументов с иным характером и настроением — опять напрашива­ется подчеркивание перемены в звуке изменением в зрительном ряду.

Напомним, что весь такой монтаж идет строго под фонограмму. Музыку вы изменить не можете, а съемка тремя камерами позволя­ет варьировать изобразительным рядом.

Постарайтесь чувствовать соответствие крупности плана и ха­рактера звучания музыки. Если в музыкальном произведении слы­шится интимность, то скорее всего лучше выбрать крупный план, а когда оркестр заиграет полным составом и во всю мощь, то разум­ней на это место поставить самый широкий кадр, в котором весь ансамбль танцоров активно движется. Такое часто бывает в финале танцевального произведения.



Надо признать, что данное правило не является жестким. Иног­да вся мощь оркестра может выражать бурные переживания всего лишь одного артиста. Не исключается монтаж в контрапункт музы­ки и изображения. Ищите всегда наилучшие варианты совпадений, развивайте в себе чувство музыкальности и доверяйте ему в музы­кальном монтаже.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Прочитав вторую часть учебника, вы можете считать, что про­штудировали еще четыре солидных раздела монтажа: организацию технологии творчества, внутрикадровый монтаж, монтаж звука и звукозрительный монтаж.

Но прочитать и понять еще не означает, что вы уже владеете всем написанным в этой книге. Вам предстоит еще попытаться на прак­тике, в конкретных работах проявить свои знания и, может быть, не один раз вернуться к чтению этих глав, чтобы восстановить в памя­ти приемы и методы монтажа. Устойчивые навыки профессиона­лизма появляются только тогда, когда теоретические знания прохо­дят апробацию в деле. Знания, два-три раза примененные в работе, или однажды выполненные рекомендации помогают снять внутрен­ние сомнения, которые могут возникнуть по мере чтения учебника. Недоверие к предлагаемым приемам и принципам чаще всего воз­никает у практиков, которые успели поработать, а лишь потом взя­лись за учебу. Стандартное рассуждение неоперенных профессио­налов обычно сводится к одной фразе: «Но я же десять раз сделал это наоборот, и все прошло в эфир!»

«Прошло в эфир»—это еще не показатель. «Вышло на экран» — еще не доказательство. Одобрено начальством, но оно — не выс­шая инстанция в творчестве.

Не поддается исчислению количество беспомощных и неинте­ресных работ, вышедших на экраны. А начальство все одобрило фактом выпуска.

Лозунг первых телевизионщиков — «зритель все проглотит» — еще бытует в сознании некоторых служителей экрана новых поко­лений, хотя они стесняются произносить его вслух. Кто-то кивает на Запад, кто-то ссылается на успешность коллег, но от этого наше творчество не становится лучше.



Вторая часть учебника не исчерпала всех необходимых знаний в области монтажа экранных произведений. Самое главное еще пред­стоит узнать и изучить.

В третьей части будут рассмотрены такие области монтажа, как

205

сочетание межкадрового и внутрикадрового монтажа, драматургия в различных аспектах и формах применения, ритмы в экранных про­изведениях, композиция произведений и полное озвучание с чис­товым монтажом.

Дерзайте! Учитесь и творите! Творите и учитесь!

Содержание раздела

---

---

Главная сайта

---